– А мне? Узнать, что он мой отец? Я же жил и думал, что мой отец какая-то значимая личность. Что этим и объясняется тайна моего рождения. Ну как раньше. Незаконнорождённый графский сын. Я всех мужиков в нашем дворе с собой сравнивал. Сходство внешнее искал. Даже вашего мужа подозревал в отцовстве.
– Моего бывшего мужа? – опешила от неожиданности пенсионерка.
Митрофановна также с удивлением и горечью посмотрела на своего сына. Только сейчас она начинала полностью осознавать, насколько она была не права, что не говорила ему про отца. Сердце болело, словно придавленное тяжёлым камнем животное. И вроде камень отвалили, освободив «жертву», сказали сыну про отца, а боль всё не проходила.
– Ну да. Я же похож на него. А у него с вами детей не было. Мать как-то сказала, что в вашей семье давно в прислугах, ещё до моего рождения. Ну, я и жил с этим. Считал его своим отцом.
– Теперь я понимаю, почему ты к нему так тянулся, – вспомнила минувшие события Царькова. – А я думала, ты так конный спорт любишь.
– Не люблю я ваш этот лошадиный спорт. Просто я делал вид, что мне интересно, – отмахнулся от её слов Андрюшка. – Он же ни на какую другую тему не разговаривал.
– Это точно. Для него лошадь всегда важнее человека была, – вздохнула бывшая жена Канцибера.
Андрей задумался и не к месту вспомнил про встречу с участковым. Вспомнил не умом, а телом. От его крепкого, как у краба, захвата болела рука.
«Пошёл, руку обтирая о куртку, словно в дерьме измазался», — вспомнил он характерный жест Степаныча.
Вспомнил, и в голове, против его воли, всплыли события вчерашнего дня. Он постарался отбить их атаку, но одна и та же навязчивая мысль, словно стенобитное орудие при осаде крепости, продолжала ломиться в его сознание. От этого все тело Андрея пронизывали отчаяние и безысходность. Стало плохо до безумия. Боль проникла в голову, спазмируя пленённые сосуды. Он не смог больше противостоять такому натиску и сдался. Сразу, словно сквозь брешь в стене, его сознание заполонило множество мыслей. Все они, подобно безжалостному войску, вторгшемуся в крепость для разграбления, начали бесчинствовать в голове мужчины, подавляя последние остатки его силы воли. Не надеясь уже ни на что, он решил сбежать, лишь бы не оставаться один на один со своим капитулировавшим сознанием.
– Я с… «этим» столько водки перепил, а о чём говорили, не помню, – вернулся в разговор сын Митрофановны, чтобы хоть немного заглушить просыпающуюся совесть. При этом он споткнулся, не зная, как назвать своего недавнего собутыльника. Стограмом уже было нельзя, а отцом не давала заноза в памяти.
– Хотя нет, он часто о голубях своих говорил, – неожиданно для себя вспомнил Андрей.
– Любил он голубей. Говорил, что в них человеческая душа после смерти вселяется, – оживилась Дарья Митрофановна. – Я его из-за этого и выделила. Бывало, как заберётся на крышу, как свистнет… С-с-сыть! Аж дух замирал.
Андрей с удивлением посмотрел на свою мать.
Глаза у пожилой женщины