назад. Когда ехал поздно вечером со Светланой от своей матери. Светлана была беременна. Через пару месяцев рожать. Дорога не близкая, из соседнего района. На трассе пусто. С двух сторон высокие деревья. В машине тепло. Жена спала, и я ненароком закемарил. И тут услышал лай. Да, низкий собачий лай, переходящий на фальцет. Очнулся. И тут в свете фар эта псина. Стоит посреди пустынной дороги и лает так, что мёртвого разбудит. Не успел среагировать. Сшиб. Визг. Жена проснулась, ничего не понимает. Собака в канаве визжит, на лапы встать не может. Светка её в машину хотела и в город к ветеринару, а я обругал её, затолкал в машину и ходу. Она ведь беременная, а тут это животное на всю машину визжать будет, перепачкает всё. Словом, сбежал. А в спину визг из канавы. Светочек мой так распереживалась, что схватки начались, а затем роды. Настя семимесячной крохой родилась. Не больше щенка размером. Жена часто вспоминала сбитую собаку. Сказала, что сбитая собака – плохая примета. Беду накличем. Дело совсем не в собаке было! Тем более вон она, жива и здорова! А эта дурочка ушла».

      Егор почувствовал, что спина и лоб покрылись лёгкой испариной. Словно опять пережил те неприятные минуты… Дочь легла молча, не проронив больше ни слова. Отказалась от сказки. Впервые за два года. Грачёв, уложив дочь, выключил общий свет в комнате, перегородил взрослую половину, где стоял их двуспальный диван с женой, пластиковой ширмой. Включил ночник. Достал из холодильника полбутылки водки и кусок сыра. Поставил на стол, над которым фотография Светланы. Налил в стакан, но не пил, долго смотрел в глаза жене, словно пытался гипнотическим способом внушить ей возвращение в семью. Вспомнились её тело, ласки, которыми она одаривала его за этой перегородкой, и на глаза накатились слёзы.

      «Опять ты меня пересмотрела. Никак не могу у тебя выиграть, всегда первый сдаюсь… Сначала ты ушла от меня, а теперь, видишь, и дочь от меня отвернулась. Что мне делать прикажешь? Устал! Не могу так больше… На работе завтра за патроны израсходованные отчитываться нужно. Сколько не хватает… один, два… четыре патрона. Значит, осталось еще столько же… Одним больше, одним меньше… А ты как думаешь?»

      Он достал пистолет, вытащил магазин. Все верно. Положил пистолет перед собой и перед портретом. Выпил водку. Подмигнул жене.

      «Ну что, может сыграем в рулетку?»

      Крутанул оружие. Грохот. Выглянул из-за перегородки. Нет. Дочь уже крепко спит. Пистолет указал дулом на портрет.

      «Ты проиграла, прощай».

      Нажал на кнопку ночника, фотография исчезла в темноте, словно «выстрел» электричества прервал жизнь игрока с фотографии. Опять включил, посмотрел фотографии в глаза. Смеющиеся искорки глаз полны озорства. Словно насмехаются.

      «Не веришь, что смогу? Зря! Следующий раз свет может выключиться и для меня. Только его выключит уже твоя рука. Вернись, пока не поздно!»

* * *

      Царьковой было жалко обоих – и мать, и сына. Она даже не могла определить, кого из них больше. Зинаида Фёдоровна давно знала об этой семейной тайне и теперь наблюдала