– И правильно делали.
– Ваш брат…
– О брате я ни с кем не говорю. Этого вы от меня не добьетесь.
Алехандро первым увидел трещины в той жизни, которой мы жили на Кубе до революции, и вслух сказал о них за обеденным столом. Он был возмущен тем, что наша семья наслаждается комфортом, когда вокруг столько людей страдает. Вступив в Федерацию студентов университетов Кубы, Алехандро присоединился к движению сопротивления и принял участие в штурме президентского дворца, после чего отец от него отрекся. Большинство кубинцев смотрели на своего тогдашнего правителя сквозь отрицательную линзу, но наша семья предпочитала дружбу с Фульхенсио Батистой как с неизбежным злом.
Всю жизнь я везде следовала за Алехандро. Его гнев становился моим гневом, его мечты становились моими мечтами, его надежды – моими надеждами. Его смерть стала моей смертью.
Мы оставили Алехандро на Кубе, в склепе среди многочисленных родственников, под землей, на которой теперь хозяйничают его убийцы.
Я делаю глубокий вдох.
– Так вы заинтересованы в моей помощи?
Дуайер бросает сигарету на пол и гасит носком туфли.
– Может быть. Мы с вами свяжемся.
Отрывисто кивнув, он уходит. Я остаюсь на балконе одна, между надеждой и отчаянием.
После замужества Элизы в доме с родителями остались только Изабелла, Мария и я. Мария ходит в школу, а мы с Изабеллой не знаем, куда девать время. Занимаемся благотворительностью и церковными делами, я вот втянулась еще и в «факультативную» политическую деятельность. И все-таки наша жизнь кажется мне бесцельной. Я пытаюсь добиться от отца, чтобы он разрешил нам поступить в университет, и предлагаю помощь в возрождении нашей сахарной компании, почти уничтоженной революцией Фиделя.
Восемь месяцев назад на Кубе был издан закон об аграрной реформе, который ограничил площадь частных земельных владений, чтобы перераспределить «излишки» или просто конфисковать их в пользу правительства. Один росчерк пера разрушил все, что семьи, подобные моей, строили веками. Но это еще не самое страшное: судя по слухам, долетающим до нас из нашей страны, тысячи моих соотечественников томятся в тюрьмах, подвергаются пыткам, погибают.
– Будьте осторожны.
Услышав этот голос, я вздрагиваю и оборачиваюсь. Оборачиваюсь медленно: отчасти из женского тщеславия, но прежде всего, чтобы голова успела проясниться.
Хотя теперь я знаю, кто он, и знаю о его предстоящей женитьбе, он не стал менее блистательным. Единственное, что сейчас портит его красивое лицо, – это хмурый взгляд, направленный на меня.
– Дуайер из тех, кого нежелательно настраивать против себя, – говорит Николас Престон предостерегающе.
При том, какое влиятельное положение он занимает в правительстве, я не удивляюсь знакомству Престона с человеком из ЦРУ. Увидев в его глазах интерес, не удивляюсь я и тому, что в разгар праздника по случаю своей помолвки он проследил за мной,