– Неудачная шутка! А ты вообще знаешь, куда едешь? Может, поворот какой-то пропустил? Или не там границу прошли? Ты уже тут бывал? – начала сыпать истерическими вопросами Таня.
Я было открыл рот пошутить, что сейчас высажу, но быстро осекся и понял: не время, сейчас пропущенное извержение вулкана может меня догнать. Поэтому просто подбодрил девушку и пообещал, что скоро доедем. Наверное, Таня своим напряжением так сильно наэлектризовала пространство, что мы практически сразу же нашли, что искали. Когда цифры на одометре перевалили за пятьдесят километров этой жуткой дороги, в прямом смысле слова серой зоны, а мысль развернуться уже не казалась такой неправильной, я наконец увидел вдалеке что-то похожее на здание. Прищурился, пытаясь разглядеть очертания, и сильнее вдавил в пол педаль газа, чтобы скорее приблизиться к цивилизации. «Йес! Это все-таки граница. Ура! Но почему же такой огромный буфер между двумя странами?»
Пока пограничники проверяли наши паспорта и ставили штампы, я раскрыл секрет последнего часа нашей жизни. Мы не попали ни в какой портал и не выпали из реальности. Оказалось, что этот национальный парк – просто ничейная приграничная зона, которая не принадлежит ни одной из стран. Это все равно казалось странным, но уже многое объясняло.
С первого взгляда стало заметно, что в экономическо-инфраструктурном плане Аргентина пасует и выглядит беднее, чем Чили: сразу же испортилось покрытие дорог, вдоль них ветхо выстроились уставшие здания с облупленной штукатуркой, да и в целом слегка повеяло нуждой.
Причина достаточно банальная и повсеместно встречающаяся во многих странах не только Южной Америки, но и Азии – Аргентина непозволительно долго болталась в социализме, в то время как Республика Чили быстренько сообразила и стала двигаться по западному пути. Спустя почти полгода такое же наблюдение застанет меня на границе Таиланда и Мьянмы – и я снова удивлюсь тому, насколько непохожими могут быть соседи.
В остальном самая северная часть Патагонии – макушка Сан-Карлос-де-Барилоче – радовала яркой природой и невероятными формами скал, покрытых густым темно-зеленым мхом, что после увядшего леса на стыке стран выглядело каким-то оазисом, встретить который ты уже и не надеялся.
Спустя несколько часов пути горы остались позади, рельеф начал превращаться в огромные пыльные долины, разрезанные только тонкой полоской дороги, по которой мы ехали. Так вот ты какое, настоящее сердце Патагонии!
Жюль Верн как всегда точно описал этот кусок планеты арауканским термином «пампасы», что означает «равнина трав». И правда – все эти прерии были полностью устланы зарослями мимозы, пробившейся сквозь желтую глиняно-песчаную породу.
– Ни Бога, ни властелина! – выкрикнул я знакомую с детства фразу, принадлежавшую Кау-Джеру, одному из моих любимых героев Жюля Верна. – Теперь я хорошо понимаю, почему именно так он говорил об этом