Вот эта громадная женщина
(О Б-же она прекрасна)
эта громадная женщина
у кого, пусть даже она это все женщины,
весьма особая натура;
эта громадная женщина
какая приходит ко мне иногда
очень рано поутру
и выдергивает меня из кожи моей!
Мы «кружим по небесам»[14]
в нескольких милях над соснами
и меж нами нету просвета,
но мы не Одно
или что-нибудь вроде.
Мы две громадины,
два безмерных тела
нежности и восторга,
и все услады чуются и усиливаются
под стать нашим размерам.
Когда б такое ни происходило
обычно я готов прощать всех
кто любит меня недостаточно
включая тебя, Сахара,
особенно тебя.
Историческая деревня Клэрмонт
Не припомню, чтобы
прикуривал эту сигарету,
и не припомню,
один ли я здесь
или кого-то жду.
Не припомню, когда
видел столько
красивых мужчин и женщин,
что ходят взад и вперед
по Исторической деревне Клэрмонт.
Должно быть, я разминался,
потому что не припоминаю,
как заполучил эти мышцы;
а эта безмятежность на лице:
должно быть, я отбывал срок
размышляя о ерунде.
Мимо моей скамьи
быстро тянут детей,
но молодняк глубоко
интересует
судьба этого
необычайно громоздкого присутствия
на их тайных погостах,
и они изворачиваются
бросить на меня взгляд.
Скамья говорит:
«Тебя сдует».
Бумажник говорит:
«Тебе шестьдесят два».
Семиэтажный
«ниссан-первопроходец» говорит:
«А вставь-ка ключ
в эту серебристую щелку
за рулем.
Называется зажигание».
Обеспокоен нынче утром
А. Вот что
Вот из-за чего я так
беспокоился нынче утром:
вернулось мое желанье,
и я вновь тебя хочу.
Мне так прекрасно удавалось,
я был выше всего этого.
Мальчики и девочки красивы,
а я старик и всех люблю.
А теперь хочу тебя снова,
хочу твоего абсолютного внимания,
исподнее твое скручено в спешке,
еще болтается на одной ступне,
и на уме у меня ничего,
кроме как быть внутри
единственного места,
где нет
ни нутра
ни наружи.
Тело одиночества
Она вступила в мою стопу своей стопой
и вошла в мою талию своим снегом.
Она вошла мне в сердце говоря:
«Да, все так и есть».
И так вот Тело Одиночества
покрылось