Несмотря на то что Максимов провел в неволе уже два года, происходящее до сих пор казалось ему кошмарным сном. Он все еще верил: вотсейчас откроется дверь и его поведут в просторный кабинет, где важный басеке в строгом костюме и при галстуке сообщит, что произошла ошибка, органы во всем разобрались, а Максимов полностью оправдан. В силу бурной фантазии Дима очень часто рисовал сам себе подобные картинки, от чего его лагерная жизнь разделилась как бы на два мира. Один – реальный, истязающий душу и тело. Другой – его фантазии. Сотни раз Максимов мысленно видел свои первые шаги на свободе, возвращение к семье, жене и маленькому сыну. Сейчас, слушая слова президента о совершенно другом мире, арестант вновь мысленно уносился в иное измерение – то самое, где «справедливо» правил страной Бексултанов. Резкий металлический стук открываемой кормушки для приема пищи вернул Диму в камеру. Получив хлеб и чай, он снова сел на матрас.
И вновь лилась оглушающая речь лидера страны о том, как хорошо живется гражданам его государства. Испытывая острую боль от вонзавшихся в легкое костей – ему сломали ребро, – Максимов невольно стал вдумываться в смысл помпезной речи. Откровенная ложь первого лица государства вызывала боль в душе, куда более сильную, чем физические страдания.
Что за чушь несет этот человек! На фоне какого зверского произвола, повальной коррупции, стремительного обнищания народа господин Бексултанов рассуждает о правах человека, Конституции и благосостоянии граждан!
У Дмитрия была причина изнывать от душевной боли: почти за два тюремных года он навидался всякого. Особенно тяжко прошли первые девять месяцев ада в застенках следственного изолятора, где Максимов двенадцать раз умудрился побывать в бетонном мешке карцера размером 1,5× 4 метра. Снизу, между полом и дверью, – щель в пятнадцать сантиметров. Сверху в стене – вентиляционная труба радиусом десять сантиметров, через которую в карцер залетал снег, кружась вихрем по бетонному полу. Провинившегося бедолагу засунули в этот мешок в одной тонкой робе на голое тело. Через час материя стала скользкой, влажной и почему-то жирной на ощупь. У Димы почти все сроки помещения в карцер были максимальными – пятнадцать суток. Выдержать подобное непросто. После такой отсидки сил у зэка, как правило, не остается, и его обмякшее тело выносят хозбандиты8.
В перерывах между карцерами Диму постоянно помещали в пресс-хаты, где он попадал в лапы зэков-садистов, работающих на оперативный отдел. Выгода была обоюдной: прикормленные арестанты годами избегали этапов в лагеря, а опера меньше пачкали руки, ломая непокорных. Бо́льшую часть грязной работы делали эти выродки.
Пытки, схватки, карцера… И это продолжалось без малого два года. Беспрерывно. Последний год – уже в колонии.
Глава 1