ИСПОВЕДЬ ДУШАНБИНЦА
Без долгих слов я – душанбинец21,
От самых пят до головы:
Люблю толпу и блеск гостиниц,
Шипы и яд людской молвы…
Базар восточный… Ну, пройдоха, —
Размах не знает площадей!
Туда пришёл, и стало плохо
От цен и хитрости людей.
Ещё обшарпанный автобус,
Битком нагруженный, люблю —
Его верчу, как школьный глобус,
И слово каждое ловлю.
Услышишь взрывы сочетаний
И первобытный шелест слов,
Туман несбыточных мечтаний
И неразборчивость стихов.
Люблю я улицы и парки…
В тени сидящих стариков,
Что терпеливо ждут подарки
От проходящих школяров.
Ведь жизнь прошла для них недаром —
Отдали ей и дух, и труд;
Сгорела молодость пожаром…
Теперь им милость подают…
Мне Душанбе в отцы годится —
Десятков восемь старику:
Какие здесь бывали лица
Как много видел на веку!
Но стариком назвать не вправе,
За то ручаюсь я строкой:
Пишу стихи лишь только в паре —
Клянусь талантом и рукой!
ПРОСТУПОК
Я ребёнка ударил22
Рукой по руке,
И ребёнок заплакал,
От боли и страха.
Я по сердцу ударил,
Себя – по судьбе,
И тоже заплакал,
От боли и краха…
«Надо жить всё время в Боге…»
Надо жить всё время в Боге
И любить труды Его, Творца.
Хоть уходим мы в итоге,
Но живём на сердце у Отца.
Человек рождён от Бога,
Только думает по Сатане —
В храм ведёт одна дорога,
Но лежит она во мгле.
Кто-то топчется на месте,
Иль сворачивает с полпути,
По словам лукавой лести,
И взывает: «Господи, прости!»
Обойдётся, и кричит: «Пусти!»
ПРЕКРАСНОЙ СОГДИАНКЕ
ДВАДЦАТЬ ВОСЬМОГО АВТОБУСА
Поля раздолье и горная высь
В женском обличье достойно слились.
Волос волнистый – безлунная ночь,
Глаз-огневица – золото рощ.
Царственней взгляда нет в целом краю —
Служит покорно седой Гамаюн23.
Губы алеют разломом гранат —
Враг покорился, замер и брат.
Струи фонтана – гибкие руки
Вечер