Любовь, которую мы наблюдаем в нашей обыденной жизни, сопрягается с этой любовью в той степени, в какой она есть отдание. Любовь, наблюдаемая в жизни, колеблется между двумя крайностями – благой крайностью, когда человек отдает себя всего без остатка, и тем образом привязанности, который по недоразумению называется любовью, когда человек так относится к другому человеку, что хочет его поглотить без остатка[16].
Последнее очень характерно для нас, и если мы хотим наш слух настраивать по Божественному камертону, то надо помнить, что образ Божественной любви, той любви, которая называется духовной, про которую Господь сказал: Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих (Ин. 15: 13), той любви, которую имел в виду апостол и евангелист Иоанн Богослов, в последние годы своей жизни, по преданию, ничего другого не говоривший, как только: «Дети, любите друг друга», – это любовь жертвенная. И кстати говоря, это прослеживается при сопоставлении Библии и ее духа, причем не только в Новом, но и в Ветхом Завете, с содержанием произведений и мифов древних языческих народов, окружавших Древний Израиль, а также с гностическими представлениями. В языческой культуре внешне и внутренне речь только и идет о богах, которые друг друга пожирают. В борьбе, во взаимопожирании и осуществляется, с точки зрения мифологии, вся действительность бытия. И это не только «дела давно минувших дней, преданья старины глубокой». Если трезво взглянуть на нас самих, то увидим, насколько это актуально для нас. Надо реально посмотреть, не являемся ли мы в какой-то степени хищными зверями, которые в своих отношениях с другими людьми, может быть, бессознательно, думают внутри своего сердца: «Что бы я мог из этого извлечь?»
Возвращаясь к догмату о Святой Троице, мы еще раз говорим о