Любовь как смерть. Елена Арсеньева

от прикосновения его губ. Он был задет за живое и ответил, что если бы взялся всерьез ухаживать, то всех дам выучил такому, что они пожалели бы, что разбудили спящего льва! Да, мы подошли бы друг другу в супружестве… – Она облизнулась, как кошечка. – Что же, что мы родня – сие разрешилось бы Синодом в один миг! Да и многие, сколь известно, желали бы нашего брака – это Данилыч всех обскакал со своей Машкой, подсунул ее Петру Алексеевичу!

      – Мария Александровна достаточно хороша, чтобы ей поклонялись, независимо от всего влияния ее батюшки! – сказал Федор, нарочно нагнувшись за цветком, чтобы тирада его прозвучала не с той пылкостью, которую он вложил в нее.

      – Ну уж и хороша! – пренебрежительно фыркнула Елисавет. – Нашли тоже…

      Князь Федор яростно рванул цветочный лепесток, и это мгновенно отвлекло красотку:

      – Что вы делаете с бедным цветочком, князь?

      Федор, овладев собою, взглянул на ни в чем не повинный цветок. То была белая маргаритка, и он не замедлил выкрутиться:

      – Я гадаю. Разве вы не знаете, выше высочество: русские девицы и молодцы гадают на ромашке, а французы – на маргаритке. – И он принялся обрывать лепестки один за другим, бормоча: – Un peu… très… à la folie… indifférent … amoureux…[10]

      Елисавет, как зачарованная, следила за его пальцами, шепча в лад:

      – Любит – не любит, плюнет – поцелует, к сердцу прижмет – к черту пошлет, своей назовет…

      Лепестки кончились.

      – Аvec passion[11], – успел сказать князь Федор.

      – К сердцу прижмет, – лукаво прошептала Елисавет, не сводя с него своих искристых очей.

      Мгновение царило молчание, потом князь Федор в замешательстве кашлянул, а Елисавет усмехнулась – и вдруг резко села на траву, раскинула юбки, выставила ножки, туго обтянутые зелеными чулочками:

      – Ох, я и напрыгалась! Устала! А взгляните, князь, на мои чулочки и скажите, что вы о них думаете?

      – Они… на диво зеленые, – не покривив душою, изрек князь.

      – Экий вы бука! А ведь только что из Парижа! Зеленые! Что, очень я отстала от моды? Какие теперь чулки носят при дворе?

      – Совершенно такие, – поспешил заверить ее князь Федор, мучительно стараясь припомнить, какого цвета чулки были у его последней любовницы. Дама была модница, но, поскольку встречаться им удавалось лишь по ночам, в садовой беседке, у него не было ни возможности, ни желания разглядывать ее чулки.

      – А подвязки? – не унималась Елисавет, еще выше оголяя точеную ножку.

      Князь Федор сказал довольно громко:

      – Право, какой жаркий нынче день!

      Вдруг громкое мяуканье раздалось рядом – злое, воинственное, с подвыванием.

      Елисавет невольным движением обрушила юбки на колени:

      – Брысь! Брысь, проклятые!

      – Брысь! – подхватил князь Федор. – А ну пошли отсюда! – И, поскольку кошки не унимались, он счел нужным забежать в кусты. Некоторое время раздавались его «брыськанье» и кошачье сердитое шипенье, затем