Я сморгнул. Мне-то так не казалось.
На моей памяти папа постоянно прятался от коллекторов, как будто это и было его настоящей работой. Года в три я своими глазами увидел, как страшны бывают коллекторы. Двое здоровенных мужиков вломились в нашу квартиру, обыскали каждый закуток, но не нашли ни папы, ни чего-нибудь ценного. Тогда один из них схватил стул и грохнул им по телевизору. Там как раз шел мультфильм “Приключения крота”, экран резко погас, а посередине образовалась большая дыра. Коллекторы убрались, громыхнув дверью, в квартире снова стало тихо. Я долго не сводил глаз с черной дыры на экране, но крот оттуда так и не вылез.
Папа оккупировал триста семнадцатую палату. Принес из дома радиоприемник и не выключал его с утра до вечера, лежал на подстилке, слушал сказы пиншу[32] или матчи по радио. Если от скуки становилось невмоготу, дожидался темноты и шел на улицу, там прибивался к какой-нибудь компании с мацзяном, играл с ними несколько партий. Правила больницы запрещали родственникам пациентов оставаться на ночь, медсестра пыталась выгнать папу, но он напускал на себя грозный вид и притворялся, что ничего не слышит. Потом она навела справки о нашей семье и больше папу не трогала, а на его ночевки в палате смотрела сквозь пальцы.
Каждый вечер я должен был носить папе еду. Он вырывал у меня из рук судок, садился на подстилку у стены и с чавканьем ел. Я стоял в стороне, ждал, пока он закончит, потом выкидывал объедки, закрывал испачканный жиром судок и совал его обратно в авоську. Папа ел быстро, управлялся с ужином минут за десять, но мне это время казалось вечностью. Я не мог оторвать глаз от шерстяного одеяла, на котором он сидел. Волшебное одеяло, показавшее мне столько удивительных снов, теперь было забрызгано каплями супа и жира, а с краю на нем появилась дыра от сигареты. Погибло мое одеяло.
Должно быть, дедушка из сна сейчас расхаживает по меже, беспокойно курит. А мое ружье валяется рядом, уже и заржавело, наверное.
Я стал ненавидеть походы в больницу. Однажды, относя папе еду, я так размахнулся авоськой, что она порвалась, судок выпал, и пирожки баоцзы покатились по больничному коридору. Пол недавно помыли с антисептиком, он еще блестел от воды. Я поднял пирожок, понюхал – от него слабо пахло какой-то химией. Я сложил баоцзы обратно в судок. Ночью мне приснилось, как папа съел те пирожки, а потом у него изо рта, носа, глаз и ушей хлынула кровь и скоро он умер. А я стоял рядом и спокойно раздумывал, куда лучше спрятать труп.
К зиме папа наконец вернул долг. Но деньги он получил вымогательством у хозяина какого-то ресторанчика, потом тот человек написал на него заявление в полицию, и папе дали шесть лет. Папа был частым гостем полицейского участка, и мы знали, что рано или поздно его по-настоящему посадят. Теперь он наконец оказался за решеткой, и мы вздохнули с облегчением: большая удача, что сел не за убийство или поджог.
В самый холодный день зимы мы с бабушкой и тетей поехали в пригородную