– Четыре года, – медленно ответил Черменский.
Газданов вопрошающе смотрел на него, ожидая продолжения, но Владимир молчал.
– Послушай, – наконец обиженно начал Сандро. – Не хочешь говорить – ради бога, не надо, но я не понимаю, зачем столько таинственности? Если бы ты сам был заинтересован в этой даме – тогда все понятно, но ты же вроде увлечен ее сестрой?
– Поверь, я не увлечен ни той ни другой, – без улыбки произнес Владимир. – Видит бог, еще утром я подумать не мог, что снова окажусь в этой гостиной. Последний раз я был у графини прошлой весной.
– Вот как? – Газданов смотрел недоверчиво. – Отчего же сегодня?..
– Искал Северьяна. Ты ведь его должен помнить, моего бандита.
– Твой конокрад?! – несказанно удивился Газданов. – Он все еще при тебе?
– И я при нем, – подтвердил Черменский. – Мы не расстаемся уже, наверное, больше десяти лет. И вот вдруг – пропал. Просто ушел из имения ночью, никому ничего не сказав!
– Ну-у, этого можно было ожидать…
– Нельзя никак! – резко отозвался Владимир. – Я должен был знать! Не понимаю, что за стих на него нашел! Никогда прежде он так не вел себя! Месяц я еще ждал, думал – мало ли что ему в башку могло ударить, загулял, запил где-нибудь, с ним случается… Но он, паршивец, второй месяц не появляется, и вот – пришлось ехать на поиски. С утра я побегал по Москве, у нас с ним тут имеются… м-м… общие знакомые, а ближе к ночи заглянул к Фекле. Это кухарка Грешневой, у них с Северьяном когда-то был роман, и я подумал, может, Фекла что-то знает. Но он у нее не показывался. Я уже готов был откланяться, когда вдруг вошла графиня… Меня сразу захватили в плен и переправили в гостиную.
Черменский умолк. Невесело усмехнулся, глядя в сторону. Что толку врать самому себе – он хотел увидеть Софью. И был страшно разочарован, войдя в гостиную и не обнаружив там ее. Но Анна, перехватив его взгляд, чуть заметно улыбнулась, попросила немного подождать, и Владимир отчетливо понял, что стоит это сделать.
И дождался, черт возьми… При воспоминании о том, что произошло два часа назад, настроение Черменского, и без того плохое, испортилось окончательно. Как безобразно он повел себя… Чуть было не сделал вид, что они незнакомы, молчал, как болван, когда остальные просили ее спеть… Софья пела, а он, глядя в окно на падающий снег, вспоминал о том, как впервые услышал ее голос – четыре года назад, в захолустной деревне, в забитом пьяными мужиками кабаке. Она пела тогда под гитару «Что ты жадно глядишь на дорогу» – семнадцатилетняя босоногая девочка со слезами в зеленых, как у лесной русалки, глазах, и у него мурашки бежали по спине от этого голоса, глаз… До сих пор все живо в памяти, до сих пор не отболело… А ведь времени прошло немало. Можно было за столько лет понять, что ничего уже не изменится, не вернется обратно та ночь на обрывистом берегу Угры, когда он и Софья сидели, разделенные лишь умирающими углями