– Но что я должен там делать? Я вам уже говорил: охраной я не занимаюсь. Если вам нужен телохранитель…
– Нет-нет, не телохранитель. Я бы чувствовал себя лучше, если бы кто-то еще проследил за тем человеком, только и всего. Если он попытается войти в контакт со мной, вы могли бы втянуть его в беседу. Отвлечь его, понимаете?
– Я не знаю даже, как он выглядит. Вы изъяснялись тогда на редкость туманно, мистер Макиннон. Вы считаете, что он преследует вас, так как знает, что вам было видение, как он убивает кого-то, но вы не знаете кто, и не знаете где, и не знаете когда, не знаете даже его имени, и не знаете…
– Я нанимаю вас все это выяснить, – сказал Макиннон. – Если вы не беретесь сами, то крайне меня обяжете, порекомендовав другого детектива, который может это сделать.
Он выглядел суровым и требовательным, но был при этом немного смешон в своем цыганском плаще и шляпе. Фредерик усмехнулся:
– Ну что ж, прекрасно. Если вы так ставите вопрос, я согласен. Но вашим телохранителем я не буду, имейте в виду. Если этот парень вздумает проткнуть вас шпагой, я, насвистывая, отвернусь к окну. Драк с меня уже хватит.
Он потер нос, сломанный во время схватки шесть лет назад на пустынной верфи в Уоппинге – схватки, из которой ему все же удалось выйти живым.
– Так, значит, вы придете? – сказал Макиннон.
– Да. Но скажите мне, что я должен делать. Вы хотите, чтобы я был, так сказать, вашим ассистентом на сцене – или?..
Выражение лица Макиннона сказало Фредерику, что думает маг об этой идее. Взамен он протянул пригласительный билет.
– Вы покажете это швейцару, заплатите свои пять гиней и войдете с другими гостями, – сказал он. – Разумеется, вечерний костюм… Вы просто… просто осмотритесь. Понаблюдайте за гостями. Устройтесь так, чтобы я мог легко вас увидеть. Я найду способ дать вам знать, кто он, если он там будет. Я не знаю, явится он или нет. Но если вы его увидите, выясните, кто он такой, – впрочем, не мне вас учить, что делать.
– Выглядит все достаточно несложно, – сказал Фредерик. – Тут только одна ошибка: пять гиней, которые я там заплачу, будут ваши, а не мои.
– Само собой, – нетерпеливо ответил Макиннон. – Это понятно. Словом, вы там будете. Я полагаюсь на вас.
Если вы зайдете в студию на Бёртон-стрит и пожелаете сняться для портрета, фотографировать вас будет, вероятней всего, смуглый, крепкого телосложения молодой мужчина, Чарльз Бертрам, которого Вебстер Гарланд ценил очень высоко. Чарльз обладал воображением, был прекрасным фотографом, и портреты, им выполненные, передавали движение, атмосферу реальной жизни. Чарльз Бертрам, со своей стороны, как и Салли, имел вескую причину ценить непринужденную богемную демократию Гарландов: дело в том, что его отец был бароном и сам он соответственно имел титул достопочтенного, так что был обречен навсегда остаться аристократом-дилетантом – если бы не встретился