Вот в таком издании состоялся дебют Гумилева.
Сам Гумилев в разговоре с Одоевцевой утверждал, что начал писать лишь в Тифлисе. В первом письме к Брюсову (от 15 марта 1906 года) он сообщал, что пишет стихи “с двенадцати лет”. В действительности же – по свидетельствам близких – Гумилев сочинял стихи и “басни” с раннего детства, еще не овладев грамотой. Ахматова помнила четыре строчки из стихотворения шестилетнего Коли Гумилева:
Живала Ниагара
Близ озера Дели.
Любовью к Ниагаре
Все вожди летели…
Не так далеко (по тематике и колориту) от зрелого Гумилева. Известно, что в тринадцать лет он написал стихотворение “О превращениях Будды”. Выбор темы так же примечателен и характерен. Лукницкий упоминает и о прозаических опытах в духе “Путешествия капитана Гаттераса”.
Так или иначе, стихотворение, опубликованное в “Тифлисском листке”, – самый ранний известный нам законченный стихотворный текст, написанный Гумилевым. Вот оно:
Я в лес бежал из городов,
В пустыню от людей бежал…
Теперь молиться я готов,
Рыдать, как прежде не рыдал.
Вот я один с самим собой…
Пора, пора мне отдохнуть:
Свет беспощадный, свет слепой
Мой выел мозг, мне выжег грудь.
Я грешник страшный, я злодей:
Мне Бог бороться силы дал,
Любил я правду и людей,
Но растоптал я идеал…
Я мог бороться, но, как раб,
Позорно струсив, отступил
И, говоря: “Увы, я слаб!” —
Свои стремленья задавил…
Я грешник страшный, я злодей…
Прости, Господь, прости меня.
Душе измученной моей
Прости, раскаянье ценя!..
Есть люди с пламенной душой,
Есть люди с жаждою добра,
Ты им вручи свой стяг святой,
Их манит и влечет борьба.
Меня ж прости!..
Первая публикация Николая Гумилева. Газета “Тифлисский листок”, 8 сентября 1902 года
Надо признать, что в сравнении с четверостишием про прекрасную Ниагару это – явный шаг назад. В стилистическом отношении эти стихи больше всего напоминают Надсона – но без его истерической энергичности. Надсон был предан символистами анафеме, и много десятилетий его стихи служили образцом дурной, бездарной поэзии. Но не случайно основателями русского символизма были ближайшие друзья кронштадтского подпоручика – Минский и Мережковский. Для тысяч барышень обоего пола Надсон был гением и мучеником. Для “новых поэтов” – неудачным старшим братом, о котором не принято упоминать вслух. И все-таки в стихах молодых авторов его интонации – на первых порах – невольно всплывали, разоблачая генеалогическую тайну. Так