Человек – это канат, натянутый между животным и сверхчеловеком, – канат над пропастью.
Из всего написанного я люблю только то, что написано своею кровью. Пиши кровью: и ты узнаешь, что кровь есть дух.
Свободный от чего? Какое дело до этого Заратустре? Но твой ясный взор должен поведать мне: свободный для чего?
О любви Гумилева к Ницше в последние годы жизни писала, в частности, И. Одоевцева. Мотивам мрачного базельского пророка в его творчестве посвящены специальные работы. Другое дело – то, как интерпретировалось это ницшеанство иными критиками и мемуаристами, сводившими его к культу силы, презрению к женщине и тому подобным общедоступным плоскостям…
Лукницкий упоминает о чтении еще одного философа, важного для той эпохи, – Владимира Соловьева. Можно предположить, что внимание Гумилева должна была привлечь не мистическая сторона учения Соловьева (которая была так важна для юного Блока) и не его поэзия, а скорее красочное и мрачно-торжественное описание “последних дней” в “Трех разговорах”.
Тогда же Гумилев открывает для себя “декаданс”. Для него это, по крайней мере поначалу, – не форма духовного бунтарства (как для некоторых), а скорее модный бытовой стиль (как для большинства). Он зачитывается Оскаром Уайльдом (совсем недавно умершим – в 1900 году, в один год с Ницше), а поскольку как раз в это время он (по естественным возрастным причинам) начинает интересоваться барышнями – маска эстета, сноба, “столичной штучки” помогает ему завоевывать сердца провинциалок. К этому времени относится эпизод с “канандером”, о котором Гумилев рассказывал Одоевцевой.
Я в те дни был влюблен в хорошенькую гимназистку Таню. У нее, как у многих девочек тогда, был “заветный альбом с опросными листами”. В нем подруги и поклонники отвечали на вопросы: Какой ваш любимый цветок и дерево? Какое ваше любимое блюдо? Какой ваш любимый писатель?
Гимназистки писали – роза или фиалка. Дерево – береза или липа. Блюдо – мороженое или рябчик. Писатель – Чарская.
Гимназисты предпочитали из деревьев дуб или ель, из блюд – индюшку, гуся и борщ, из писателей – Майн Рида, Вальтер Скотта и Жюль Верна.
Когда дошла очередь до меня, я написал не задумываясь: “Цветок – орхидея. Дерево – баобаб. Писатель – Оскар Уайльд. Блюдо – канандер”.
Эффект получился полный. Даже больший, чем я ждал.
Однако, по возвращении домой поделившись своим торжеством с мамой, юный эстет с ужасом узнал, что французский сыр, который он имел в виду, называется не “канандер”, а “камамбер”. Из страха разоблачения он перестал видеться с Таней. Впрочем, в Тифлисе было немало других барышень. Биографы Гумилева упоминают Машеньку Маркс, которой Гумилев подарил альбом со стихами, а также некую Воробьеву и Л. Мартене. Все эти романы были, видимо, совершенно детскими и невинными.
5
Восьмого