– Нет, на пузырь мало!
– Хорошо, дам на два! Иди сюда!
– И на два мало!
– Тогда дам на три, и будь ты проклята!
После этих слов, бывших последними свидетельствами того, что в комнате находятся ещё разумные существа, всякая способность мыслить и человекоподобный облик были утеряны и заменились сценой, которая была столь же далека от изысканности чувств и утончённости высоких человеческих отношений, как русский надворный туалет далёк от буколической поэзии. Не найдя в своём словарном запасе достаточно ярких эпитетов для адекватного описания этой сцены, описания удобочитаемого и неоскорбительного для читателя, мы умолкаем, вознося напоследок хвалу несчастному ребёнку за догадливость и своевременность «глухоты», – ибо сцена была отнюдь не бесшумной.
До утра девочка так и не выбралась из своего укрытия и предпочла выспаться прямо там, в углу, свернувшись на полу возле табурета калачиком.
Глава 5
Наутро за Дуплетом приехали и увезли его в районную больницу. Когда Волчара помогал ему взбираться в салон приехавшей из райцентра машины, то между прочим произнёс такую фразу, поворотившись в сторону хозяйки:
– Слышь, ты бы хоть перевязала его поутру, что ли! Повязка-то аж камнем взялась от крови!
– Ничего, там перевяжут, – отозвалась она спокойно и безразлично. – Я не нанималась!
Бледного, трясущегося от страха и боли Дуплета увезли, а Волчара принялся расспрашивать Лярву, как и по какой дороге ему с приятелем следует поехать, чтобы добраться до собственных автомобилей и до спрятанного в лесу трофея, а также кто из деревенских мог бы отвезти их. Впрочем, по части ориентации на местности и знания окрестностей она оказалась на редкость бестолковой и косноязычной, и Волчара, добившись от неё того только, что «сосед всё знает и довезёт, коли нальёшь», отправился беседовать с соседом, бормоча себе под нос ругательства в адрес «проклятой старухи».
Тем временем Шалаш, умывшись, уселся завтракать. Лярва не составила ему компанию и ушла зачем-то во времянку. Оставшись один, он некоторое время молча жевал, сидя за грязным неубранным столом, пока не услышал вдруг тихий шорох за шторкой. Это заставило его вспомнить о девочке и резко повернуться в её сторону.
– Эй! – позвал он несмело и невольно косясь на дверь. – Слышишь, малая! Тебя как звать-то?
В ответ – молчание. Он встал, подошёл к занавеске и отодвинул её: девочка сидела на табурете с зажмуренными глазами. Она не шелохнулась и явно была ни жива ни мертва от страха.
– Да ты чего такая дикая-то? – Шалаш присел на корточки. – Давай завтракать, пойдём за стол!
Ребёнок открыл глаза и удивлённо воззрился на приглашавшего. Принимать пищу за столом её не звала даже родная мать, предпочитавшая забывать об этом и обрекать дочь на воровство различных корок и объедков когда со стола, когда с пола, а когда и из мусорного ведра.
– М-м… –