– Вот мой папа.
Огромное пулевое отверстие во лбу, чуть справа. Стреляли в упор, с близкого расстояния. Похоже, револьвер, пули с мягким наконечником – наполовину свинец, наполовину титан.
– Я же говорила…
Еще одно, меньшее, чуть ниже левого виска, под косым углом.
– …что они не могут ходить.
Прежде чем комиссар успевает отреагировать, девочка запрыгивает папе на колени. Отводит в сторону негнущиеся руки, устраивается в кресле справа от мертвеца.
– Иди сюда, – зовет ее комиссар.
– Мне надо поговорить с папой.
– Иди сюда.
Гренс никогда не брал на руки ребенка такого возраста. Девочка оказывается тяжелее, чем он предполагал, когда он осторожно поднимает ее за плечи.
– Еще кто-нибудь здесь есть?
– Кто-нибудь? – повторяет она.
– Только ты и папа?
– Все здесь.
Мама сидит на кухне. Она как будто улыбается, но лицо окаменело, и губы словно смерзлись. Два пулевых отверстия, как у папы, – во лбу и пониже виска. На столе, полу и платье – мука и сахар. Подошвы ботинок липнут к полу, когда Гренс приближается к женщине. Но взгляд приковывает торт, все еще не разрезанный, с пятью потушенными свечами и ломтиками зеленого марци- пана.
– Это мой торт.
– Очень красивый.
– Я сама потушила свечи.
Еще двое обнаруживаются там, куда указывает девочка. Сестра лежит на кровати в своей комнате, входное пулевое отверстие в затылке. Брат за письменным столом – дыра в виске, чуть под углом сверху.
И этот чертов звук на полную громкость. Детский канал.
Эверт Гренс выключает телевизор и словно освобождает место для проклятого запаха.
Огромная гостиная сразу кажется пустой.
Гренс опускается на черный кожаный диван, длинный и блестящий, девочку сажает на кресло. Комиссар смотрит на нее. Похоже, малышка совсем не боится, что-то напевает себе под нос.
– У тебя красивый голос.
– С днем рожденья те-ебя-я…
– Очень хорошо поешь. У тебя день рождения?
– Да.
– Пять лет? Сколько свечей на торте?
– И еще несколько дней.
– Несколько дней?
– И ночей.
Эверт Гренс озирается, старается дышать медленнее, ритмичнее.
Несколько дней и ночей – столько она живет с этим запахом.
Часть первая
Он никогда не любил лето.
Это неприятное ощущение, как будто что-то постоянно липнет к коже, с которым он одно время боролся, но безуспешно.
Жара.
Жизнь останавливается. Люди гуляют в шортах и слишком громко смеются.
Комиссар Эверт Гренс лежал на вельветовом диване, – давно уже однотонно коричневом, без полос, – положив голову на слишком высокий подлокотник и утопая спиной в просиженной