– Знаешь, Стиви, – сказал он (у Мэддена был брат Стивен, и он порой пользовался этой фамильярной формой) ты мне всегда говорил, что я деревенский buachail[18] и мне вашего брата, мистиков, не понять.
– Мистиков? – переспросил Стивен.
– Насчет там звезд, планет, понимаешь. В Лиге есть некоторые, кто входит в эту здешнюю мистическую команду. Они б живо поняли.
– Но тут никакой мистики, я тебя уверяю. Я так старательно писал…
– Да-да, я вижу. Так красиво написано. Но я уверен, до слушателей твоих это не дойдет.
– Но ты же не хочешь мне сказать, что это, по-твоему, одни «цветистости»?
– Я знаю, что ты это все продумал. Но ты же ведь поэт, правда?
– Я… писал стихи… если ты это имеешь в виду.
– А ты знаешь, что Хьюз тоже поэт?
– Хьюз!
– Да. Понимаешь, он для нашей газеты пишет. Не хочешь поглядеть на его стихи?
– Отчего ж нет, ты мне мог бы их показать?
– Так совпало, что одно стихотворение у меня с собой. А еще одно есть в «Мече»[19] за эту неделю. Вот, прочти.
Взяв у него газету, Стивен прочел стихотворение под названием «Mo Náire Tù» («Ты – мой позор»). Здесь было четыре строфы, и каждая заканчивалась ирландской фразой «Mo Náire Tù», конец которой, разумеется, рифмовался с соответствующей английской строкой. Начинались эти стихи так:
Как! Гэльской речи нежный звук
Сменится саксов болтовней?
и далее строки, полные патриотической экзальтации, изливали презрение на тех ирландцев, что не желают изучать древний язык своего родного края. Стивен не нашел ничего примечательного в стихах, кроме частого употребления разговорных сжатых форм с заглатыванием согласной, и возвратил Мэддену газету без единого слова отзыва.
– Я думаю, это тебе не нравится, потому что слишком ирландское, но вот это должно, думаю, понравиться, потому что как раз в таком мистическом, идеалистическом духе, как вы все любите писать, поэты. Только не говори, что я тебе показал…
– Нет-нет.
Мэдден