Писец как раз передавал своему собеседнику лист папируса, когда заметил процессию и, поспешно отвернувшись, отошел вглубь проулка, где его уже нельзя было увидеть.
– Разве отец не велел сегодня Этеоклу переписать стихи Сафо, которые одолжил ему Курций? – спросила Кассия, задернув занавеску.
– Как будто да, – ответил Секст. – Только тебе-то что за дело до этого?
Сексту уже было семнадцать лет. Он был значительно выше сестры. Внешне походил больше на отца – русые волосы, неправильные черты лица, безвольный подбородок. От матери унаследовал лишь зеленоватый цвет глаз.
– Я только что видела Этеокла, – сказала Кассия. – Но его сейчас здесь не должно быть. Значит, он нарушил приказ отца.
– Ты же знаешь, как отец всегда попустительствует рабам. В этом нет ничего необычного. Если хочешь, чтобы его наказали, лучше скажи об этом матери.
– С ним был еще кто-то, и Этеокл передал этому человеку лист папируса, – что-то в этом незначительном происшествии казалось Кассии неприятным и неправильным, но она не могла определить, что именно.
– Вероятно, написал для кого-то письмо или завещание под диктовку, – предположил Секст. – Подрабатывает вне дома, чтобы скопить денег. Писец он очень опытный, поэтому к нему и обращаются. Не думаю, что отец сильно накажет его за такое дело, если Этеокл вовремя закончит переписывать Сафо.
Слова брата успокоили Кассию. Она откинулась на подушки и закрыла глаза. Упоминание Сафо вызвало в ее памяти стихи:
Потом жарким я обливаюсь, дрожью
Члены все охвачены, зеленее
Становятся травы, и вот-вот как будто
С жизнью прощусь я.
Но терпи, терпи: чересчур далёко
Все зашло15.
Легкая качка и завораживающий ритм греческих строк убаюкали Кассию, но только она задремала, как ее разбудил Секст.
– Сестрица, приехали, – сказал он и рассмеялся сходству Кассии с просыпающейся кошкой. Сам Секст, если бы могущественная волшебница обратила его в животное, скорее всего обнаружил бы себя в облике барсука.
Вход в дом был почему-то заколочен. Сбоку к входу примыкали лавки, где торговали клиенты Публия. Три из них были сейчас закрыты. В четвертой лавке прибывшие гости обнаружили управляющего дяди Публия и всех троих его детей. На улице, снаружи от прилавка столпились рабы Секста Кассия, доставившие носилки своих хозяев. Увидев дядю, Гней сделал шаг ему навстречу и попытался что-то поведать,