Дверь грохнула снова. Неприлично, оглушительно. Вернувшийся Борх схватил тень за голову, будто прижигая ей щеки своими горячими ладонями, и поцеловал в губы, жадно захватывая, врываясь ей в рот, почти делая больно, не выпуская, удерживая, считая про себя ее короткие, сипловатые выдохи.
Кожа на щеках и шее Риты была очень нежной, растрепавшиеся волосы на ее затылке – гладкими, а ребристое нечто под тонкой блузкой – основательным и жестким. Корсет. Якобы дисциплинирующий, а на деле – удерживающий. Гадкий.
Борх с трудом оторвался от горячих влажных губ, снова взъярился, собрал в горсти шелковистую ткань на груди Аритэ и одним рывком располовинил на ней блузку, бросив жалкие лоскуты на пол.
Рита откинула назад голову, словно подставляясь взбешенному Орингеру, требуя, умоляя его о помощи. Широкие застежки корсета жалобно хрустнули. Тонкие скобки посыпались вниз, плотная ткань разошлась в стороны, выпуская.
Борх развернул освобожденную по пояс Аритэ к окну, подставляя ее под свет фонаря, и высмотрел оставшиеся на ее коже яркие следы от злого давящего плена, оглаживая плотно, жарко, так, что дышать Рите стало еще сложнее, чем в панцире до этого. Пришлось закрыть глаза, обернуться, сунуть руки вояке под рубашку, вцепиться в твердую спину, прильнуть, прижаться, забыть обо всем и вдобавок сойти с ума, отвечая, отвечая, снова отвечая на его поцелуи. Темнота и жадные уверенные ласки сжали нутро жгучей, полыхающей, грохочущей жаждой… бурей, необходимостью.
Воздух покачнулся и двинулся куда-то в сторону, трогая прохладой голые спину и плечи. Промелькнула дверь, коридор… и сердитый фонарь заглянул уже в другое окно, подсвечивая узорчатую красную вышивку на покрывале широкой кровати. Аритэ будто со стороны услышала свой срывающийся стон и низкое, вибрирующее: «Ри-и-ита…» – в ответ.
Между покрывалом и тяжелым Борхом было очень тесно. Сплошное замкнутое пространство. Плен. Другой плен. И тягучее, монотонное, все нарастающее возбуждение. Аритэ вновь сдавалась собственному кайфующему телу. Сдавалась, но уже не в одиночку. Вдвоем было не вдвойне, а почти невыносимо. По-другому.
Как будто кто-то подстроил эту их обоюдную вспышку заранее. Очень давно придумал их только друг для друга, покрутил, потрепал, приложил о стенку – старательно, до кровавой юшки, и сцепил наконец неразрывно, любовно, пламенно, а под финал уже торопливо, сильно, и так хорошо, что Рита сорвалась из стонов в короткие выкрики и, подаваясь навстречу, попыталась не отпускать черного взгляда Орингера, но все равно очень скоро, зажмурившись, провалилась в собственный оглушительно-острый оргазм, негу. Другой плен.
– Ри-и-ита, стой, ну куда тебя понесло, а? Ночь-полночь.
– К себе, во флигель. Я подумала, что ты захочешь… как там… чтобы никто не жужжал над ухом.
– Перестань, ложись обратно.