«Я возразил Гжибовскому, что он не может отказываться принять вручаемую ему ноту. Этот документ, исходящий от Правительства СССР, содержит заявления чрезвычайной важности, которые посол обязан немедленно довести до своего правительства. Слишком тяжёлая ответственность легла бы на посла перед страной, если бы он уклонился от выполнения этой первейшей своей обязанности. Решается вопрос о судьбе Польши. Посол не имеет права скрыть от своей страны сообщения, содержащиеся в ноте Советского правительства, обращённой к правительству Польской республики.
Гжибовский явно не находился, что возразить против приводимых доводов. Он попробовал было ссылаться на то, что нашу ноту следовало бы вручить польскому правительству через наше полпредство. На это я ответил, что нашего полпредства в Польше уже нет. Весь его персонал, за исключением, быть может, незначительного числа чисто технических сотрудников, уже находится в СССР. Тогда Гжибовкий заявил, что он не имеет регулярной телеграфной связи с Польшей. Два дня тому назад ему было предложено сноситься с правительством через Бухарест. Сейчас посол не уверен, что и этот путь может быть им использован.
Я осведомился у посла, где находится польский министр иностранных дел. Получив ответ, что, по-видимому, в Кременце, я предложил послу, если он пожелает, обеспечить ему немедленную передачу его телеграфных сообщений по нашим линиям до Кременца.
Гжибовский снова затвердил, что не может принять ноту, ибо это было бы несовместимо с достоинством польского правительства» [58; 159].
Обратите внимание, польский посол понятия не имеет, где находится его правительство. Он и ноту-то не берёт в действительности не из-за того, что она несовместима «с достоинством польского правительства», а из-за того, что не знает, куда её после этого деть, ибо, где правительство, и как с ним связаться, он не представляет. Попытка соврать, что Бек-де в Кременце, немедленно провалилась после предложения Потёмкина связаться с этим городом. В итоге ноту передали в польское посольство, пока В. Гжибовский находился в НКИД и препирался с В. П. Потёмкиным.
В пять часов утра 17 сентября 1939 года войска Красной Армии пересекли польскую границу.
Сразу после вступления Красной Армии в Польшу в Москве начался новый тур дипломатических переговоров с Германией. Уже вечером 18 сентября в беседе с Шуленбургом Сталин неожиданно заявил, что «у советской стороны есть определённые сомнения относительно того, будет ли германское верховное командование придерживаться московского соглашения в соответствующее время и вернётся ли на линию, которая