– Я предпочитаю коньяк.
– Ну, да, да, – он засуетился. – Ты когда в Москву?
– Дня через два.
– Можно тебе позвонить?
Виски на голодный желудок мы закусывали «сникерсом», поделенным на двоих. Теперь этот злосчастный напиток шумел в моей голове, шумело все, что говорил Алекс, грохотал вагон, грохотал поезд.
– Можно, – ответила я.
На платформе Алекс стремительно поцеловал меня в губы, под насмешливые крики проводниц.
Он действительно позвонил мне в Москве. Мы даже встречались. У него там что-то не ладилось с договором, Алекс приуныл, уже не восторгался всем подряд, и очень хотел побыстрее уехать в свою Америку. С ним стало скучно.
Потом он уехал, наверно… Надеюсь, что не в трюме танкера.
Марат добрался до своего Кузнецка, татарин тоже где-то сошел. Мы остались вдвоем с Диной и наслаждались покоем.
В вагоне стало посвободнее. Теперь в тамбур выходили курить женщины, сначала робко протискивались в дверь, поглядывали с опаской. Но, увидев таких же, как они, приверженок дурной привычки, успокаивались, здоровались, знакомились, спрашивали зажигалку.
Тамара оказалась нашей землячкой. Значит, теперь нас уже трое едет до самого конца.
Дина живет в Питере, точнее, она там учится. В Жезказгане у нее больная мать и загулявший отец.
– Я так не хотела ехать, – жалуется она, – видели курсантика, который меня провожал? Это мой жених! – она рассказывает о женихе с гордостью. – Он будущий морской офицер. Мы скоро поженимся. Представляете, у нас скоро свадьба, а тут такие неприятности. Угораздило же моих родителей оказаться в этой дыре! Я не хочу туда возвращаться! Ни за что! Лучше жить по углам, без квартиры и без денег, но только чтобы в Питере! Ну, или в Москве, – она словно извинилась перед нами. – Отец пил всю жизнь. Мама боролась, пока была в силах, но сейчас она больна, и никого рядом. У меня две старшие сестры, обе замужем, живут в России. Знаете, мы хотим забрать маму. А он пусть что хочет то и творит. Плакать не станем! Только… я думаю, что мама не поедет от него, – Дина вздыхает и отворачивается к окну.
– А моя мама умерла, – говорит Тамара. – К отцу едем. Он ничего, держится. У него свой дом, там сад, огород, хозяйство… Вроде бы тоже появилась женщина у него, но он стеснялся нас – детей, скрывал. Я ему сказала по телефону: «Пап, жизнь ведь не кончилась. Одному тяжело, что я, не понимаю, что ли? Когда рядом есть близкий человек – это хорошо». А он заладил: «Стыдно, дочка!». Маму он очень любил…
Тамарина восьмилетняя дочь живет благодаря инсулину. Татьяна, постоянно меряет у нее сахар.
– Я когда в Москву приехала, то ни о каком институте и мечтать не могла, – рассказывала Тамара, – куда мне с моим троечным аттестатом! В училище пошла, в строительное. Ох, помню, на практике, привел нас мастер в квартиру, выдал рулоны обоев и стоит смотрит, что мы с ними делать будем. Смех один! Я в общежитии долго жила. Лимитчица и блата никакого.