Это еще не все. Мне кажется, что нас все время снимают, что каждый наш шаг где-то фиксируется, и все это копится, копится…
Конечно снимают, – легко согласилась Маша, – всех же снимают. А Вы думаете, откуда на порносайтах ежедневные обновления?
Порно снимали терабайтами задолго до Комитета…
Это совсем другое порно. В нем мачо с огромными членами часами жарят красавиц с тугими сиськами. А сейчас – скукота, смотреть противно.
Маша! – ПалСаныч посмотрел на девушку удивленно и подозрительно. – Откуда ты это знаешь? Ты смотрела порно?
Ну… – замялась Маша. – Я же пишу диссертацию по социальной истории. У меня допуск, вторая группа.
А я профессор и заведую кафедрой социальной истории. Но у меня нет такого допуска.
Я пишу диссертацию по истории, – повторила Маша. – И еще я резервистка. А мой папа работает в Комитете.
Папа? В Комитете? Эпштейн?.. Маша, ты хочешь сказать, что БорисНаумыч – твой отец?
Да.
Маша заговорила быстро и сбивчиво, как будто боясь, что ее сейчас оборвут. Ее слова почему-то казались ПалСанычу предсказуемыми, как сцена в дурной мелодраме. Как будто все это он уже знал заранее. Что маму Маша не помнит; ее госпитализировали вскоре после родов. Что кроме отца у нее никого не было; он вырастил и воспитал ее в одиночку. Что папа совсем не такой, как все думают. Что он добрый, очень любит ее и до сих пор называет ромашкой. Что они все еще понимают друг друга с полуслова…
Маша! – перебил ПалСаныч. – Почему же ты не сказала мне раньше?
А это бы что-то изменило? Вы отказались бы от меня?
БорисНаумыч Эпштейн. Еще один тяжелый камень на сердце. Но все правильно. Он не отказался бы ни от одного дня, ни от одной минуты. Эта белобрысая бестия – часть его судьбы; и даже если завтра они расстанутся – это уже ничего не изменит. Часть судьбы.
Машка-ромашка… – подумал ПалСаныч, осторожно пробуя на вкус чужие слова. – Не слишком ли часто ты бываешь права?
8
Маша Эпштейн «Общество без насилия: проблемы и перспективы»
…Во времена, предшествующие мягкому тоталитаризму, постоянно изыскивались все новые методы управления массами. Наряду с привычными средствами стали широко применяться различные виды долгосрочной финансовой зависимости. Кредитование активно навязывалось всем слоям населения; жизнь в кредит фактически стала нормой. Но, как и во все времена, самым эффективным средством было насаждение и постоянное воспроизводство чувства вины. Все граждане должны были чувствовать себя виновными, живущими на свободе лишь по милости государства – которое в любой момент могло сменить милость на гнев. Для решения этой задачи издавались системы взаимно противоречивых законов; так что даже самый законопослушный гражданин не мог выполнить одни, не нарушив другие – и не становясь, таким образом, преступником в собственных глазах, равно как и в глазах государства. Недостатком