Так я стала ездить на балет в соседний городок и воспитала у себя куда более жесткий взгляд на действительность, чем у матери. Я научилась видеть жизнь такой, как она есть, не отворачиваясь от нее. Соседские ребята, завидев маменькину дочку, возвращающуюся с балета, тут же начинали надо мной издеваться. Одна девчонка тыкала пальцем в мои распущенные волосы, дразнила чучелом. Мальчишки бежали следом и пронзительно верещали, явно подражая маминым вокальным упражнениям. А те, кто постарше, насмехались над моим розовым балетным трико: «Глядите, какой поросеночек!»
Опустив голову, я спешила поскорее добраться до автобусной остановки. Кэндзи похитил меня, когда я возвращалась с балета, и после того, как меня освободили, я вот что подумала: все, кто меня травил, конечно, удивились, узнав, что со мной произошло, но посочувствовал ли мне хоть кто-нибудь?
В городке, куда я ездила, жили «белые воротнички», работавшие в нашем городе. В балетном классе местные девчонки тоже категорически отказывались меня признавать. В основном из семей клерков, служащих, учителей и богатых фермеров, они держались тесным кружком и были неразлейвода. Как только я появлялась на пороге класса, все тут же поворачивались в мою сторону и начинали шептаться и хихикать.
Наверное, я одета не так и лицо у меня дурацкое – вот они и смеются, с досадой думала я, но у их насмешливых улыбочек была и другая причина.
Как-то раз я закончила упражнение, ко мне подошла одна простушка из их компании и, не скрывая разочарования, сказала: «Думаешь, у тебя очень здорово получается, раз ты специально сюда ездишь?» Я долго не понимала, почему они меня так не любят. А оно вон, оказывается, в чем дело! Балет был мне безразличен, и я ездила в класс против воли, только потому, что мать этого хотела. Вот что им и не нравилось. Если бы я любила танцевать и занималась изо всех сил – тогда, может, меня бы и приняли за свою. Даже у детей дружбе сопутствует уважение. Говорят, девчонки из балетного класса, узнав, что я пропала по пути домой, переглянулись и тихонько рассмеялись.
Короче, я не соответствовала этому месту, но это как-то до меня не доходило. Мать я не любила, хотя, наверное, очень похожа на нее.
Занятия в балетном классе вела наивная девушка, которой еще не было двадцати пяти. Она надевала бледно-лиловое или нежно-голубое трико, обтягивавшее ее гибкую фигурку, и подобранную в тон цветастую юбку из жоржета, каждый день – другую, чем вызывала у девчонок восхищение. Поскольку в М. найти такие шикарные вещи было нельзя – специального балетного магазина в городе не открыли, – девчонки накупили жоржета и нашили юбок на свой вкус, чтобы походить на сэнсэя. Конечно, сшить юбку из тонкой ткани, да еще такого покроя ребенок не может, поэтому получилась нелепица – опять все легло на плечи родителей. Я же всегда надевала черное трико, хотя оно мне и не нравилось, зато выделялось на общем фоне, и матери об этом знать было ни к чему.
Все произошло в ноябре, вечером.