Отъ Міра Сего. Саша Андер

чеканит ровно и не звонко шаг к Монплезиру, как говорит позади идущая, – ведь не только по некрополям часами слоняться с тебе присущим тяжело-бытийственным алкогольным extrait d’ambre, разглядывая надгробные памятники и заглядывая в склепы, после чего, ну конечно, грезить о нимфах дискотеки и о том, как бы их отдискотетить по-дискотечному одну из них или парочку, и надеюсь, что не в стороне, сама-романтичность-мест, кладбищ с цыганами во весь рост и совсем юных пятнадцатилетних детей с пухлой физиономией избыточности рядом похороненного папки-криминала, что очень, кстати говоря, подходит в качестве антуража к этим фантазиям, – будто обращаясь к А., или по крайней мере к очень похожему на него в данный момент, думает он, в рассматривании зеленых барашков, фонтана-шутейки в виде лавочки и восьмисторонних вольеров, деревянных клеток-птичников,

      то боком, то спиной к Монплезиру, а при неловком повороте, перед этим всего себя раскружив, открываются перед ним кавказские горы в стороне дымчатого горизонта, который по-разному раскрывает себя в зависимости, быть может, от времени суток и погодных условий, так, например, если Н.Б. нам открыл виды на кавказские горы (протяжный скалистый лам в озарении северного мистического света), то П. Р., воспользовавшись его же описанием канонического изображения Христа, в смысле очень точного даже к самому себе, для нас со стороны, выраженного во «взгляде твердом и проникновенном, лице спокойном, одновременно строгом и сострадательном», но нет, не на «строгом» прямо, если мы его представляем как бы скученным, грубым и суровым, а по-мирски, из очищенного благоговением судьбы, добродушном и приветственно расслабленном лице, посещавший афонские возвышения с лавровыми деревьями, отметит венецианский вид,

      – То есть, хочется еще отметить, как важен и этот очищающий процесс через опыт, взаимодействия с людьми и благосклонными обстоятельствами нашего пути, которые ведут ко смирению, воспарению духа в радости и хорошем смехе, пританцовывающего в крылатых сандалиях. Отступание от горести к благодарности за свершающееся. Боже, пусть же все идет твоею мыслью, да только, чтобы и мы стали достойными тебя и смогли быть свершением твоим!.. – почему-то и как бы вдруг проскользнуло медленным размышлением у А.

      после чего вновь раскружив себя, А. отправляется к лабиринту, или быть может к фонтану «Пирамида», чтобы оттуда свернуть на марлинскую ал-лею, где неспешные влюбленные придаются любовной речи, будто удостоверяя свои чувства, в попытке обратиться к ним как к фактам, которые только и делают, что требуют признания, обольщают и соблазняют тех, чьим цветом ослепительной голубизны глаз с картины Модильяни «Девочка в синем» играется отсветом каждый уголок, словно невероятной глубины голубизна смогла выкристаллизоваться в ней, в промысле так называемой страсти, закручивающуюся в историю признаний, взглядов, поправлений шапки