Из-за давления существующей мамской культуры я многие годы не решалась озвучить свое нежелание ограничиваться лишь материнскими функциями. Я примеряла на себя роль безмятежно счастливой домохозяйки и притворялась, что она мне по душе, чтобы вписаться в эту культуру. Мне было ужасно стыдно признаваться в том, что я больше не хочу оставаться только мамой и домохозяйкой.
После появления детей вы полностью теряете способность выполнять по одной задаче за раз, и стоит вам утратить бдительность, как вы совершенно забываете, каким человеком были до их рождения. Меня постигла та же участь. Мне пришлось отказаться от всего, что мне нравилось. Свет клином сошелся на детях. Все это казалось таким простым и вместе с тем таким сложным. Я старалась держать все под жестким контролем, добиваться идеального впечатления без единой капельки пота и без смутного ощущения, что чего-то не хватает. А затем пришла материнская вина.
О, материнская вина, как же я тебя ненавижу.
Это то запрятанное глубоко внутри гнетущее ощущение, что вы все делаете неправильно, что вы портите этих крошечных невинных человечков, которых любите всем сердцем, но порой почему-то не можете выносить. Вы прячете истинные чувства (например, желание работать вместо того, чтобы нянчиться с детьми!), возникающие минут через пять общения с девчонками. Вы сравниваете себя с Дженнифер, главой родительского комитета… У нее-то уж точно подобных мыслей не возникает! Она-то уж точно справляется со всем на пять баллов!
Убеждена, что корнями эта вина уходит в степень нашей любви к детям. Ничто не пробуждает в нас вину так сильно, как желание быть правильной матерью. У нас только одна попытка, и нет предыдущего опыта. Где можно оступиться?
Такая вина не приводит ни к чему хорошему. Если с ней не бороться, она испортит не только вашу жизнь, но и жизнь ваших детей.
Отложите в сторону газонокосилку
Моя мать была великой женщиной. Мы не были друзьями, пока я росла, ведь она была моим родителем. Она обучала меня основам, направляла, тренировала, даже била по губам, когда я осмеливалась с ней пререкаться – и я не виню ее[10]. В средней школе мне порой казалось, что я ее ненавижу, но в то время меня захлестнула подростковая тревожность, и все мои действия подчинялись неразвитой префронтальной коре, в совокупности оба этих фактора приводили к чудовищным решениям. Моя мать была необходимым отрезвляющим началом, но оценить это я смогла лишь в 25 лет. Она всегда говорила то, что мне нужно было услышать, пусть я и не хотела этого слышать. Истинный дар.
То, чего моя мать иногда меня лишала, и было для меня самым ценным и нужным. У нее была своя жизнь, свои обязанности и интересы, которые не вращались вокруг меня или моих братьев, – и это считалось нормальным. Ни в коем случае моя мать не призналась бы в том, что испытывает чувство вины из-за работы или невозможности потакать всем моим капризам. Но зато сказала бы, что оставалась с нами дома, когда мы были маленькие, и очень этим