– Ты меня учить вздумал?! – с угрозой в голосе спросил Саша, глядя на молочного брата в зеркало.
– Нет, мин херц, как я могу…
– Именно. Не можешь. Знай своё место, холоп. Как я сказал, так и будет! И повторять боле не намерен! А если ты ещё хоть раз, – он резко обернулся к Ваньке, – хоть разъединый разик заговоришь об этом или вякнешь где-нибудь… я твой поганый язык свиньям скормлю, понял?!
Сашины черты лица исказились и обезобразились от злости, он буравил Ваньку взглядом, а тот стоял ни жив ни мёртв, видя хозяина в исступлении.
– Не гневайтесь, Александр Андреич, ваша милость, бес меня попутал, – быстро заговорил он, слегка отступив назад, чтоб избежать очередной оплеухи. – Дурак я, ваша милость, пороть меня надо за глупый язык! Бейте!
Ванька покорно склонился перед хозяином, и тот опустил руку, занесённую было для удара.
– Ладно, снимай сапоги, да поживее, спать я хочу.
Саша мгновенно захрапел, а вот слуге его не спалось: тяжесть на сердце и невесёлые думы о том, как он стал причиной будущих страданий ни в чём не повинной девушки, не дали сомкнуть глаз…
– Ванька, Ванька! Да где ты, чёрт такой?! – кричал Саша, стоя во главе свадебного поезда. – Вина принеси!!
– Вот, мин херц, несу! – разряженный Ванька поднёс жениху стакан с вином. Тот одним махом выпил, стакан удальски кинул за плечо, чуть не попав в дворовую девку.
– Всё, поехали, пора! Поскорее закончим, – скривившись, бросил Саша.
Свадебный поезд, богато разукрашенный лентами, цветами, разноцветными подзорами и вышитыми полотенцами, двинулся со двора под радостный перезвон колокольчиков и бубенцов, возвещавших о прибытии жениха. Сам жених, мрачнее тучи, ехал на вороном красавце. Ванька, которого обязали выполнять роль дружки, скакал чуть позади. Неправильно это было: крепостного делать дружкой жениха, да в этой свадьбе много было неправильного: и помолвки как таковой не было, и свадьба не осенью игралась, а в июле, и родители невесты давно опочили, и забирали девушку не из родительского дома, а из дома Елены Власьевны Козихиной, старинной подруги Елизаветы Владимировны. Впрочем, кому какое дело до соблюдения всех этих обычаев да суеверий? – справедливо рассудила Зарецкая, главное, чтобы молодые были счастливы да поскорее обзавелись детишками, а уж что там людская молва да сплетни…Всю жизнь на них внимания не обращала и сейчас не стоят они того.
Пульхерия сидела в богатой гостиной в состоянии трепетного ожидания… все несколько недель до свадьбы она мечтала, представляя идиллию будущей совместной жизни с Александром Андреичем, который поразил её своей скромностью, утончёнными манерами, а главное, умением слагать вирши… Мой Сумароков – заливаясь краской, мысленно называла она его. Нервничая, Пульхерия не могла и маковой росинки проглотить, чем немало огорчала горячо любящих её опекунов, она похудела, глаза стали ещё больше и светились радостью и ожиданием будущих чудес.
И