Долго размышлял с несуразным инстинктом одухотворения, вернее, потребности в том, что прекратить любовное отношение к своему психиатру. Я только содействовал скрипучему синдрому беспрекословности относительно Юрия Сергеевича, относительно его преломляющейся картиночной броскости. Она вздымает и ставит на голову, так что кровь приливает остроумно и держится как в бассейне со стоицизмом и катастрофической балансировкой. Которая ввергает в покой, казалось бы. Но это вовсе не так. Когда вы смотрите в что-то неподвижное, вы можете отождествиться с этим, замереть, но чаще происходит противопоставление. И это терпимо.
Я предполагаю такое заключение: гении отличаются от среднего класса очень тонко. В речи это непоправимо незаметно, что ж, продолжу. Адекватными мыслями называл мой отец все подряд почти, что-то только ввергалось с неким опрятным рождением, без нагромождения и лестными замашками. Отец мой считал их – эти мысли – голосом судьбы, которые вещают внезапно и приходят как дитя или озарение. Если что-то выглядело просто и с пикантностью, то пусть это останется в рамочке. Обязательно надо прибить это насекомое с легкостью, чтобы не поломать крылышки – повесить в рамочку со стеклом. Каждая фраза, с которой он оказывался солидарен и если она была близка ему, то отсюда следовало неприхотливое обязательство превратить это в аксиому. Прославлять ее на коленях почти что… Стыд перед примитивизмом был настолько стеснен, что даже походил на камень. Рваные, отодранные представления – их куски, одетые в ненужные аксессуары, которые ничего-ничего не обозначают. Просто так выглядят. Были достоинством моего отца. Если вдруг я думал также, как и он – это превращалось в открытие. Затем праздновалось за мини-столиком в голове. Лихо мычать и с претензией у отца получалось несравненно. Но к черту его. Чтобы вдоволь возмущаться, надо искрить в разных ипостасях, язвить зверски.
Как-то раз я пошел к психологу. Мультяшный опыт. Но с намеком на мелодраму. Она говорила, что все мы воспринимаем через уже прожитое или уже ощутимое. Этот пример поражает своей узостью, в хорошем смысле этого слова. Только вот адаптация ко всем шероховатым теориям с длинной шерстью не применим. Кант считает, что существует чистое знание – трансцендентное или иное знание apriori. Оно может быть аналитическим или синтетическим. Дело в том, что по своим критериям я утратил