Они стоят, молчат; молчи и ты.
Но верь весне! Ее промчится гений, –
Опять теплом и жизнию дыша,
Для ясных дней, для новых откровений
Переболит скорбящая душа.
Добро и зло
Два мира властвуют от века,
Два равноправных бытия:
Один – объемлет человека,
Другой – душа и мысль моя.
И как в росинке чуть заметной
Все солнца лик ты узнаешь,
Так слитно в глубине заветной
Все мирозданье ты найдешь.
Не лжива юная отвага:
Согнись над роковым трудом –
И мир свои раскроет блага;
Но быть не мысли божеством
И даже в час отдохновенья,
Подъемля потное чело,
Не бойся горького сравненья
И различай добро и зло.
Но если на крылах гордыни
Познать дерзаешь ты, как бог, –
Не заноси же в мир святыни
Своих невольничьих тревог:
Пари, всезрящий и всесильный, –
И с незапамятных высот
Добро и зло, как прах могильный,
В толпы́ людские отпадет.
«Всё, всё мое, что́ есть и прежде было…»
Всё, всё мое, что́ есть и прежде было:
В мечтах и снах нет времени оков;
Блаженных грез душа не поделила;
Нет старческих и юношеских снов.
За рубежом вседневного удела
Хотя на миг отрадно и светло;
Пока душа кипит в горниле тела,
Она летит, куда несет крыло.
Не говори о счастье, о свободе
Там, где царит железная судьба:
Сюда! Сюда! Не рабство здесь природе, –
Она сама здесь верная раба!
«Когда Божественный бежал людских речей…»
Когда Божественный бежал людских речей
И празднословной их гордыни,
И голод забывал и жажду многих дней,
Внимая голосу пустыни,
Его, взалкавшего, на темя серых скал
Князь мира[1] вынес величавый:
«Вот здесь, у ног Твоих, все царства, – он сказал:
С их обаянием и славой.
Признай лишь явное, пади к моим ногам,
Сдержи на миг порыв духовный –
И эту всю красу, всю власть Тебе отдам
И покорюсь в борьбе неровной».
Но Он ответствовал: «Писанию внемли:
Пред Богом Господом лишь преклоняй колени!»
И сатана исчез, и ангелы пришли
В пустыне ждать Его велений.
«Не тем, Господь, могуч, непостижим…»
Не тем, Господь, могуч, непостижим
Ты пред моим мятущимся сознаньем,
Что в звездный день Твой светлый серафим
Громадный шар зажег над мирозданьем
И мертвецу с пылающим лицом
Он повелел блюсти Твои законы,
Всё пробуждать живительным лучом,
Храня свой пыл столетий миллионы.
Нет, Ты могуч и мне непостижим
Тем, что я сам, бессильный и мгновенный,
Ношу