– Что-то не так?
– Все так.
– Тебе что-то не нравится?
– Нет.
– Не нравится?
– Мне как-то скучно.
Он отодвинулся и стиснул челюсти, так, что выступили желваки на скулах.
– Тебе скучно как-то? – протянул он.
– Да нет, все нормально.
– Значит, хочешь, чтобы было весело…
Он встал и голый подошел к столу. Его кожа казалась матовотемной в свете уличного фонаря.
– Я знаю, что тебя развеселит.
Он подцепил пальцем широкий серебристый скотч и вернулся ко мне.
– Перевернись, – приказал он.
– Я не хочу.
– Хочешь.
Он резко дернул меня за руку и перевернул на живот, схватил за запястья и скотчем стянул руки за спиной. Я завизжала, он зажал мне рот, я почувствовала клейкий запах пластика на губах. Представились сцены из криминального кино, где связывают заложников и заклеивают рот скотчем. Он сел на меня сверху и вошел сзади. Я заметалась от боли, пытаясь высвободиться.
– Этого хочешь?
Я мотала головой, скуля.
– Все еще скучно? Уже веселей?
Тело мое обмякло, по инерции сотрясаясь в конвульсиях.
Он замер. Дернул скотч с губ. Мое лицо пылало. Он отодвинулся и закурил.
– Сними, пожалуйста, – слезы катились безостановочно.
– Нет, – процедил он, зажав в губах сигарету.
Он обернулся пледом, разложил мольберт и установил на него чистый картон. Я лежала на дурацком скрипучем диване со связанными руками и ревела.
– Развяжи, – всхлипнула я.
– Нет, – он начал рисовать меня, шурша грифелем, переводя холодный взгляд с мольберта на меня, с меня на мольберт, голую, растерзанную, не вынимая сигареты изо рта.
На следующий день я чудесным образом получила «пять» на экзамене по античной литературе. Забавно, мне попался вопрос по Аристофану, которого я читала тогда в метро во время нашей второй встречи с Максимом. Хотелось спать, но настроение было бодрое. В курилке я рассказала подруге о том, что случилось вчера, и, к своему удивлению, вместо осуждения прочла в ее глазах восторг. Я позвонила Максиму, но он не взял трубку. Тогда я отправилась гулять. Зашла в книжный на Тверской, полистала литературу, увидела Стриндберга «Слово безумца в свою защиту». Открыв первую попавшуюся страницу, я наткнулась на фразу: «… она боится меня! Меня, который, как собака, покорно распластался у ее ног, который готов валяться в грязи, целовать ее белые чулки, который остриг свою львиную гриву и теперь носит челку, словно лошадь, который стал подкручивать усы и расстегивать ворот рубахи только для того, чтобы походить на ее возможных любовников!» От прочитанных фраз защекотало внизу