Малевич не ошибся, «Сады и парки» были бабушкиным наследством. Правда, от ее сказочной библиотеки, занимавшей когда-то целый зал в старой квартире на углу Владимирской и Большой Житомирской, давно уже остались считанные тома. К родителям Пеликана их попало только шесть. Теперь осталось пять.
– Все ведь зависит от покупателя, – продолжал Малевич, – кто-то за нее десятки не даст, а наш может и полутора сотен не пожалеть. Тут как повезет. Пеликан, ты иди, наверное, погуляй час-полтора, а потом позвони мне, хорошо? Не будем смущать человека.
– Служение мамоне не терпит лишних глаз и требует уединения, – понимающе кивнул Пеликан.
– Ты молодой наглец! Если покупатель увидит здесь незнакомого человека, да еще с твоей нахальной любопытствующей физиономией, то развернется, уйдет и адрес этот забудет. И правильно, между прочим, сделает. Так что проваливай, не трать мое время и не мешай работать. У меня сегодня библиотечный день, а он бывает всего раз в неделю.
– Просто я хотел посмотреть, кому уйдет мой Курбатов, – объяснил Пеликан. – Все-таки он мне родной. Я вырос с ним в обнимку. Но ладно, нельзя так нельзя.
Пеликан вышел от Малевича с таким чувством, словно день уже закончился. Он сделал все что мог, а остальное от него не зависело. К тому же он был уверен, что букинист продаст «Сады и парки», а значит, деньги у него будут, и подарок для Ирки тоже будет.
Погода, между тем, портилась. Небо совсем затянуло какой-то серой дрянью, и об утреннем солнце не напоминало уже ничего.
В глубине двора, на небольшой самодельной лавочке возле высокой зеленой голубятни, накормив птиц, отдыхал Лысый Матрос. Он сидел, немного развернувшись, вытянув далеко вперед покалеченную левую ногу. Еще в те времена, когда был он молод и жил на Подоле, в Киеве случился очередной приступ борьбы с голубями и голубятнями. Во двор к Матросу явилась комиссия, состоявшая из управдома, его помощника и двух рабочих. Управдом сказал, что этот колченогий курятник давно уже всем надоел, есть постановление исполкома, и будет лучше, если Матрос сам его сломает, по-хорошему. Но Матрос ломать по-хорошему не захотел, он взобрался на крышу голубятни и заявил, что не уйдет оттуда никуда, а если его голуби так мешают советской власти, то пусть ломают вместе с ним. Матроса долго уговаривать не стали, быстро подпилили шесты, на которых стояла деревянная конструкция, и она завалилась набок под яростный рев Матроса, под вопли и причитания соседок. Лысый Матрос тогда сломал левую руку и ногу. Его руку врачи кое-как привели в порядок, а нога срослась неправильно и с тех пор так и не гнулась.
– Привет, Матрос! Уже есть свежий голубиный прогноз? Дождь скоро начнется? – присел рядом с ним Пеликан.
– Обязательно будет, – не расслышал его Матрос.
Пеликан и Багила когда-то насчитали на Комсомольском массиве два десятка голубятен. Бывшие жители левобережных слободок, да и киевляне, переселенные уже в семидесятых на Комсомольский со Сталинки, Зверинца, Сырца, из