– Ваше сиятельство! Я со всей, то есть, готовностью – во славу короны российской… Однако, распорядитесь, Христом Богом прошу, надежного пыжа в орудие вставить! – предложил Светлейшему Иван…
– Это еще какого-такого «пыжа»? – насупился Меншиков, преърительно раздувая ноздри.
– Дык ведь… ваше сиятельство! – заробел вдруг Иван, – Я, конечно, со всей готовностью, ежели приказ дан… Однако, что, ежели при выстреле, то есть! Пятки огнем опалит?!.. Да и казенных сапог жалко…
– Ты же у нас, дура, ногами вперед лететь будешь! – сопя и наливаясь кровью, с расстановкой изрёк Светлейший, – Как же ты, дура, умудришься себе пятки огнем опалить?!
– Виноват, ваше сиятельство! – совсем ретировался и поник бедный Иван, – А это правда, что дура…
Упал тут Иван на четвереньки, да на лаковый паркет, и по-пластунски, да в штаб полка пополз… А кругом него сплошь парчево-бархатные кафтаны колышутся – в кружевах и в золоте. Обомлел Иван, паркета под собой не чует!
Мать честная! Сплошные козыри в колоде: енарал – на обмарале, обмарал – на хермалшаре, хермалшар – на дуплемате иноземном…
Одни, попонятливее, говорят: надрался гвардейчик – царёв любимец! Вишь, как простой народ за государя убивается!
Другие, видать, сами надрамшись, видать, за кота дворецкого Ванюшку принимают – палочками ему вокруг носа вертют и, как-бы с котом, с ним заигрывают: «кис-кисэ?» Ползет Иван промеж атласных штанов на вольный свет, ан света все нету, да нету…
Нету, да нету…
Иван ползёт по загаженному паркету во Дворце Кшесинской, мучительно приподнимает голову от паркета. Рядом с ним, полосатым животом кверху, распластался Поршман, раскидав руки и ноги в широченных, как юбки, клешах. Ему тоже плохо: матрос мучительно крутит во сне головой, громко пердит и стонет.
На полу валяются бумажные трубочки, просыпанный белый порошок. У изголовья Поршмана, стоит четвертная недопитая бутыль с мутновато-желтой жидкостью и наполовину наполненная оловянная кружка.
Иван тянет руку к кружке, но… сил дотянуться у него нет. Он падает лицом вниз и издает тяжелый, как звериный рык, стон.
Матрос, словно в ответ, залпом пускает густые рассыпчатые трели…
Тьма. Гул и шум в больных головах Поршмана и Ивана. Тяжёлые шаги сотрясают их болящие черепа…
Зловещий багровый свет немного разгоняет мрак. Призрак Коммунизма с лицом душегуба, огромный, красный и страшный, носком грязного сапога шевелит физиономии Ивана и Пошмана. Бедняги открывают глаза. Иван с трудом фокусирует свой взгляд на призраке.
– Ты… ты кто? – спрашивает Иван.
– Я, етить-твою мать – призрак… Призрак Коммунизма, етить-твою мать!
– Господи поми…, – пытается перекреститься Иван.
– Молчать! – орёт призрак страшным голосом, от которого вот-вот у Ивана взорвётся