– Подари ей.
– У нее нет грехов. А у тебя есть.
Оба смотрят через открытую дверь храма, видят, как Мария зажигает свечу и ставит перед образом Богородицы. Генрих снизу вверх заглядывает в глаза Элисбара, просит:
– Слушай, соверши еще один грех. Пусти меня репетировать в базилику. В которой склад был.
– У тебя неприятности?
– Да нет, просто нужен спортивный зал. Я растолстел. Coco позвал играть Наполеона…
– Ну и как?
– Никак. Но форму я потерял. Наполеон же толстяк был… Так пустишь?
Элисбар ведет Генриха и Марию в базилику. Они выходят на площадь, здесь вечный митинг. В центре, у ступеней к Дому правительства сидят голодающие. Генрих и Элисбар пробиваются сквозь толпу, Мария отстает. Элисбар упирается в заграждение:
– Мы здесь не пройдем. Поворачиваем.
– Элисбар, где Мария? Мария!.. – Генрих продирается сквозь толпу. Кричит: – Мария! Где ты?!Мы выходим отсюда, Мария!..
– Я здесь, Генрих! Видна ее рука.
– Иди обратно, мы возвращаемся! Там не пройти.
Снова продираются сквозь толпу, Генрих снова теряет Марию.
– Мария!!!
Длинный Элисбар видит её.
– Успокойся, Генрих, она идет.
Толпа скандирует: «Свободу! Свободу!» Генрих, пробиваясь среди орущих людей, поворачивается к Элисбару.
– Слушай, пастырь грешный, ты видишь? Видишь?! Народ сошел с ума.
Отворачивается и снова зовет:
– Мария!
Элисбар, догоняя, кладет ему руку на плечо. – Гено, ты не прав, народ не сошел с ума.
– Нет, сошел… Мария!
– Она идет, идет… Народ не сошел с ума. Так хочет Бог.
Генрих снова поворачивается к Элисбару.
– И ты – тоже спятил. Ты что, забыл мою сестру? Забыл, как она погибла?
Элисбар останавливается.
– Нет, я не забыл…
(А что же он помнит? Разве что кадры кинохроники пятидесятых годов проносятся перед глазами. Их показали недавно. Расстрел демонстрантов… Сотни разбегающихся людей…)
Генрих и Элисбар стоят лицом к лицу в вопящей толпе, они то шепчут, то кричат, как два идиота.
– Мать и Нино пошли защищать статую Сталина… Мария!..
– Она идёт, Гено.
– С отца еще судимость не сняли, его на работу не брали, а они – защищать Сталина!.. Ты помнишь?
– Помню.
– А на улице вот так же сходили с ума, так же орали. Только они орали: «Ленин! Сталин! Мао!»
Генрих складывает руки рупором и кричит в толпу:
– Ленин!! Сталин!! Мао!!! Ленин! Сталин! Мао!!! Ленин! Сталин! Мао!..
На него смотрят, кто-то смеется, узнает его: «Это же Генрих, клоун! Привет, Масхар!». Генрих перестает кричать. Смотрит поверх голов на стену ближнего дома.
– Вон они, следы от тех пуль, видишь, Элисбар?… Генрих прижимается лбом к плечу Элисбара. Ему нехорошо.
– Помнишь, внесли Нино. Ты помнишь?.. Пятнадцать лет… пятнадцать лет она жила инвалидом. И умерла в день своего рождения. Ей исполнилось тридцать. Не было лучше,