Через два года после свадьбы Олег изнасиловал меня. Конечно, это было не совсем так, как если бы это сделал чужой мужчина… Никому – ни Карине, ни Ольге Павловне я ничего не сказала. Но это было.
Тут многое пришлось бы вспомнить, прежде чем попытаться объяснить его поступок. Так уж он был устроен, да, может, и сейчас таким остался, но для Олега любовь и секс означали почти одно и то же. Он любил меня – он занимался со мной любовью. Кроме того, в те времена без секса он и уснуть ночью не мог. А если уставал на работе, или был пьян, или по какой-то причине он не мог, то в постели, перед сном, прижимал меня к себе, как ребенок обнимает любимую игрушку, с которой уже не в силах играть. Я же относилась к его ежевечерним ласкам, как к чему-то, что необходимо терпеть, опять же потому, что я люблю своего мужа. В чем была причина моей холодности, объяснить не смогла бы никогда. Просто, видимо, я не созрела в свои двадцать два года. Знаю, что нормальные девочки с пятнадцати лет, а то и раньше, получают в постели все прекрасные ощущения, но у меня было иначе.
Олег чувствовал это. Сначала он спрашивал меня, что бы мне хотелось? Мне бы хотелось обнять его и лежать так долго, разговаривая, смеясь, бездумно глядя в телевизор или листая дамские журналы. Я готова была весь день торчать на кухне, готовя мужу разносолы, ухаживать за ним, ублажать его, но только не заниматься сексом. Мне не было больно или противно. Мне было никак. Потом, через несколько лет после развода, я подушку грызла, вспоминая ночи с Олегом. Но их уже было не вернуть.
Ведищев пытался меня перевоспитать. Он стал таскать домой всякие газетки, типа «Про это и про то» и книжицы, вроде «Как доставить удовольствие в постели». В доме появились кассеты для взрослых, сексуальное белье и много еще всякого барахла. Наконец, я попыталась изображать удовольствие, но муж был слишком чувствителен, чтобы обмануться игрой фальшивой Чичоллины.
Однажды вечером, обычным вечером, года через два после свадьбы, он увидел мои равнодушные глаза и словно взбесился. Мне показалось сначала, что это шутка или очередной эксперимент, но когда Олег заломил мне руки за голову и грубо, со злобой вошел в меня, я испугалась не на шутку.
– Пусти, – просила я, – пусти, не надо, мне больно!
– Почувствуй хоть что-нибудь, хоть боль! – прорычал он.
Это длилось довольно недолго. Он даже не кончил, а прекратил насилие, встал, оделся и ушел. Его не было до утра. Я проплакала всю ночь. Тогда впервые я почувствовала, что такое нервная дрожь и холодные колени, которые невозможно согреть.
Свет фар выхватил из темноты кирпичную стену. Олег остановил машину. Мы вышли, ведя Мишку под белы руки. Коллега откровенно трясся, ему казалось, что все люди вокруг такие, как он сам, и готовы на подлость, убийство и похищение. Строго говоря, конечно, мы его похитили, но смерть ему не грозила, так что нечего