Либертанго. Михаил Немо

До сих пор ему казалось, что слово «еврей» – ничего не значащее ругательство, вроде «дурак», только бессмысленнее и грубее. Он помнил, как пытался исполнить бабушке привезенную из пионерлагеря песенку со словами: «Чемодан не удержался, с полки полетел и какому-то еврею в лысину задел». Бабушка потребовала, чтобы Максим немедленно прекратил. А однажды, совсем еще маленьким, он пришел к маме на кухню, надев через плечо, наподобие солдатской скатки, надувной спасательный круг, и почему-то сказал: «Смотри, я еврей!». Мама одарила его таким взглядом, что стало ясно – он делает и говорит не то. А недавно на автобусной остановке он слышал возмущенное: «Где же этот еврейский автобус?!» Но чтобы лично его обзывали евреем – такого не бывало.

      Придя домой, он подступился к маме с расспросами. Та была несколько обескуражена, но быстро нашлась:

      – Евреи – обычные люди. Есть русские, американцы, французы… А есть евреи. Все одинаковы, только называются по-разному. Ты – еврей. Но никакой разницы нет.

      – А украинцы и греки?

      – Украинцы и греки тоже. При чём здесь они?

      Максим объяснил. Мама повторила:

      – Все одинаковы – украинцы, греки и евреи. Колю с Викой никто ведь не дразнит?

      – Никто.

      – Вот видишь.

      Но его-то дразнили!

      Вечером пришел папа. Мама, очевидно, передала ему разговор, и тот решил добавить от себя:

      – Мы не говорили, чтобы не усложнять тебе жизнь. А будут дразнить – просто не обращай внимания. – И уже выходя из комнаты, добавил: – Учительница тоже хороша – журналы где попало раскидывает!

      Кое в чём родители тогда слукавили. Терять теперь было нечего, язык у отца развязался, и со временем он поведал сыну, что, хотя все, конечно же, и равны, но у евреев могут возникать трудности при поступлении в институт, приеме на работу, поездках за границу и прочее.

      Еще (как вскоре узнал Максим) некоторые евреи уезжают за границу насовсем, бросая тень на оставшихся и усложняя их и без того непростую жизнь. Те, кто уезжают – люди недостойные, фактически предатели. Но, одновременно, заслуживающие уважение за свою смелость.

      Впрочем, к последнему классу школы Островский вполне уже разобрался с вопросом. Еврейское происхождение представлялось теперь этаким несводимым, хотя и не слишком явным пятном, с которым, в общем-то, можно жить. Фамилия его не была типичной, звучала благородно и не обещала сюрпризов. Вдобавок поговорка, гласящая, что «бьют не по паспорту, а по роже», оказывалась по большей части верна. Будучи высоким сероглазым шатеном с правильными чертами, Макс не попадал под стереотипные представления о евреях. Разве что прячущийся в глубине взгляда отголосок вековой скорби мог намекнуть въедливому физиономисту на его происхождение.

      Итак, были люди, которые уезжали. Но на себя Макс такого не примерял, это виделось уделом других, совершенно непохожих на него людей. Те люди представлялись сотворенными из иной плоти и крови, чуть ли не инопланетянами – люди, принявшие решение. И вот, произнеся это слово – «уеду», – он разом