Плоть и кровь. Иэн Рэнкин

к какой цифре он ближе. Он представлял собой внушительную бочкообразную фигуру, густые седые волосы росли не только на голове, но и из ушей, носа и шеи – на загривке. В светской одежде, подумал Ребус, священник вполне сошел бы за пенсионера-докера или какого-нибудь квалифицированного работягу, который в свое время был неплохим боксером, и действительно, у отца Лири имелись фотографии и призы, подтверждающие, что последнее – непреложная истина. Он нередко месил руками воздух, заканчивая свои аргументы апперкотом, – дескать, никаких возражений тут и быть не может. Ребус нередко жалел, что при их беседе не присутствует рефери.

      Но сегодня отец Лири вальяжно расселся в шезлонге у себя в саду. Стоял прекрасный ранний вечер, теплый и прозрачный, с моря тянуло прохладным ветерком.

      – В такой день хорошо полетать на воздушном шаре, – мечтательно сказал отец Лири, отхлебнув из стакана с гиннесом. – Или попрыгать с тарзанки. Кажется, на время фестиваля что-то в этом роде устроили на Медоуз. Ох, как бы мне хотелось попробовать.

      Ребус моргнул, но промолчал. Гиннес был ледяной – таким впору зубы замораживать вместо анестезии. Он поерзал в своем шезлонге, который был намного дряхлее того, в котором сидел священник. Прежде чем сесть, он заметил, что ткань почти насквозь протерта в тех местах, где она встречалась с горизонтальными деревянными брусьями. Оставалось только надеяться, что шезлонг его выдержит.

      – Вам нравится мой сад?

      Ребус обвел взглядом яркие цветы, подстриженную траву.

      – Я плохо разбираюсь в садах, – сознался он.

      – И я тоже. Это не порок. Но у меня есть один знакомый старик, который понимает толк в садах, и он за умеренную плату присматривает за моим. – Он поднес стакан к губам. – Ну, так как у вас дела?

      – Отлично.

      – А у доктора Эйткен?

      – В полном порядке.

      – И вы двое все еще?..

      – Более или менее.

      Отец Лири кивнул. Тон Ребуса не располагал к продолжению темы.

      – Снова угроза взрыва, да? Я слыхал по радио.

      – Может, на испуг хотят взять.

      – Но вы не уверены?

      – ИРА[10] обычно использует кодовые слова, так они дают нам понять, что не шутят.

      Отец Лири покивал, словно отвечая каким-то своим мыслям.

      – И еще убийство?

      Ребус отхлебнул пива.

      – Я был на месте преступления.

      – Хотя бы сделали перерыв на время фестиваля, правда? Что подумают туристы?

      Глаза отца Лири лукаво сверкали.

      – Пора уже туристам знать правду, – сказал Ребус. Эти слова вырвались у него слишком быстро. Он вздохнул. – Довольно мрачное зрелище.

      – Прискорбно. Я беру назад свои легкомысленные слова.

      – Что поделаешь. Это естественный способ самозащиты.

      – Да, вы правы.

      Ребус знал это по себе. За шуточками, которыми он обменивался с доктором Куртом, тоже стояло инстинктивное желание убежать от очевидного, непоправимого. И все равно перед мысленным взором Ребуса с прошлого вечера постоянно возникало