Конечно, тогда была эпоха культуристов, но мышцы Алика были не настолько рельефными, чтобы поражать воображение. Ну да, рост под метр девяносто, но сказать, что был большой объем, было бы преувеличением. Может это хвастливость была связана с тем, что он был родом из Чебоксар? Потом после окончания он стал то ли гомеопатом, то ли АПИ- терапевтом, тот еще был ловелас.
Алик был, несомненно, любопытным экземпляром, беззастенчиво хвастался, как служил в Москве, какие были у них делишки, как будто бы его слушатели не знали каково было служить в 80-х.
Другим соседом оказался Филат, это был типичный удмурд, смуглый, небольшого росточка, очень импульсивный, но отходчивый. Он пропадал ночами у памятника Дзержинскому, где собирались адепты «Союз демократической молодежи», ходили слухи, что они контактируют с экстремистами из «Серых волков», но Филат совершенно точно не стал бы ни кого убивать.
Однако, судьба распорядилась по-своему. Что уж занесло его в рабочий район, доподлинно неизвестно, но пацаны, из бараков напали на него, когда он примостился на скамейке, Филат не долго думая, вытащил нунчаки и шлепнул одного из отморозков по голове.
Понятно, что у люмпена развилась острая черепно-мозговая травма, после чего у Филата начались долгие отношения с милицией, прокуратурой, которые не сложились. Словом он пошел по этапу. Жизнь его оказалась сломленной, он правда вначале 00-х закончил медунивер, но так и не смог оправится от этого удара судьбы и когда последний раз мы виделись, он был законченным алкоголиком.
Что потрясло, так это кардинальная смена курса Алика. Если до того он неустанно клялся в вечной дружбе, то после злополучного удара нунчаками стал абсолютно холоден к Филату, и складывалось ощущение, что просто вычеркнул его из памяти.
А ведь как все начиналось!
Алик торжественно повесил у входа в комнату плакат-календарь, оформленный в ядовито- желто-зеленой гамме, на которой красовался призыв «Нет – алкоголю». Потом стал крестиками, как, опять же, в армии отмечать дни, когда они устраивали пьянки.
Понятно, что это было тестирование реальности. В общаге пить было нельзя, но они бросали вызов системе, бессознательно пытаясь доказать что «мы – Взрослые», что сами можем управлять своей судьбой. Но эти братания стали подозрительно частыми, когда на исходе сентября оказалось, что не менее 70% дней были посвящены Зеленому змею. Обнимашки с унитазом, тазиком, потом похмельное сидение на лекциях и в полузабытьи транслокация из мира грез в коллоквиум по физиологии, ловя озабоченные взгляды доцента Ивановой, это было не комильфо.
Тут объявился Марк, до того проживавший у знакомой женщины. Она заслуживает отдельного описания.
Марь Андреевна была по видимости из бывших.
Для чего Марк сделал традицией посещения по четвергам ровно в 17.00, эту благообразную даму было не понятно, но Сергей не любил задавать лишние вопросы, если другу это необходимо, то без проблем.
Проживала Марь Андреевна на Ленина в том районе где нынче отгрохали Кремль, ее пенаты представляли собой, в сущности купеческую усадьбу, задний двор которой переходил в овраг, который разделял улицу Ленина и улицу Пушкина. Это было странное ощущение, дух купечества буквально витал в ее бревенчатом доме, с непонятной архитектурой. Большая голландская печь с изразцами, дубовая мебель, комод как положено с китайским фарфором и немного аляповатыми фигурками полуобнаженных нимф, от всего этого веяло величием эпохи артнуво.
Да и сама, Марь Андреевна скромно потупив выцветшие глаза, предварительно поставив на патефон пластинку Вертинского, «В бананово-лимонном сингапуре», рассказывала, как они барышни высшего провинциального света несли Александра после выступления в театре оперы и балета по всей улице Ленина, до Центрального рынка. В фантазиях сохранилось ощущение как будто они в корсетах, с пышными юбками в одном порыве поднимали «Победу» и под неодобрительные взгляды чекистов торжественно шествовали мимо Министерства внутренних дел, в подвалах которого заседали тройки верша свой неправедный суд.
Все это не складывается в одну картину, жесточайших репрессий тирана Сталина и ту жизнь, которую яркими мазками экспрессионизма начертала Марь Андреева.
Она была женой в ту пору министра лесного хозяйства и ни словом не обмолвилась о репрессиях, как будто они прошли над ней как верховой пожар, не обдав косулю, спрятавшуюся у ледяного лесного источника.
Бетонные тропинки, проложенные между многочисленных цветников с тюльпанами, пионами, яблонями, и еще Бог знает какими представителями флоры, служили местом наших прогулок. Было видно, что быстро утекающее время вгоняет ее в тоску, сколько ей было лет 80 или 90, трудно сказать.
Однажды, когда купив традиционное печенье «Юбилейное» ребята, скрипнув петлями ворот, оказались в немного душной атмосфере дома Марь Андреевны, там обнаружили ее в состоянии