И тогда Галочка устроилась дворником неподалеку от помпезного дома на главном проспекте столицы. Просыпалась ни свет ни заря, проезжала три остановки на метро, чистила, выгребала грязь из подъездов и пулей неслась к супругу – готовить ему завтрак, варить обед, обихаживать, сдувать пылинки.
Драматург же, совершенно не имея отдачи от плодов своего творчества, совсем захандрил, одна за другой стали обостряться старые болячки, которые в конце концов и довели до инсульта. Еще год он провел в инвалидном кресле, а Галя все это время крутилась как белка в колесе – работала, заботилась, обстирывала, обмывала, возила к докторам.
Со смертью супруга все рухнуло. Вернувшись с кладбища, она элементарно не смогла попасть в квартиру: за пару часов ее отсутствия родственники сменили замки, собрали вещи и выставили за дверь. Начались разборки с наследниками, суды, дележка имущества. На кону стояли давно не видевшая ремонта четырехкомнатная квартира в центре города, заброшенная дача в Зеленом и проржавевшая «Волга». Плюс творческое наследие, которое, по сути, было продано еще в советские времена.
Как ни обидно, но коллеги драматурга встали на сторону его первой семьи, мотивируя это тем, что все имущество было нажито в счастливом первом браке, когда ныне почивший и написал самые значимые свои произведения.
Возможно, формально оно и так. Вот только как же она? Разве не она посвятила одряхлевшему творческому гению шесть лучших лет молодой жизни? Разве не она хлебосольно встречала тех же старых хрычей, сотоварищей по театральному и киношному цеху? Разве не она каждый день возила в больницу передачи, купленные на собственные деньги?
Увы, это все уже не считалось, и после неравного боя с родственниками ей досталась лишь комната в большой квартире, продав которую она с горем пополам смогла купить небольшое собственное жилье на окраине города. Жизнь надо было начинать сначала и в первую очередь найти приличную работу. Но где и как?
Журналистов хоть пруд пруди, вакансий – ноль. К тому же после окончания университета она официально трудилась лишь дворником. Ничего не оставалось, как призвать на помощь бывших однокурсников, хотя бы ту же старосту, которая уже заимела имя на газетном поприще.
Проплакав вечер на плече сердобольной Проскуриной, за ночь она пересмотрела весь свой морально устаревший гардероб, на последние деньги сделала маникюр, постриглась, покрасила волосы и отправилась на собеседование к главному редактору журнала. Сказать честно, сразить она его не сразила, но, приняв во внимание рекомендации и огромное желание работать, тот взял ее на испытательный срок. И не прогадал: никто из его