– Позволь, что за набор?
Я рассказал о фазоинверторе.
– Странно, – сказал она. – Почему у нас не было обсуждения?
– Решение принимал Совет Управителей. Следовательно…
– Галайда болен, – перебила Валентина. – Недавно приезжал Краузе, но он ничего не говорил об этом.
– Почему тебя это так волнует?
– Вы здесь за нас решаете, а нам не волноваться?
Взгляд ее неожиданно стал жестким, злым. Такой довелось ее видеть только раз. В первые дни нашего знакомства. Мы гуляли по Праге, она невнимательно слушала меня, потом вдруг спросила: «Вы можете в прошлое смотреть?» Я легкомысленно провозгласил что-то о всемогуществе разума, она уставилась такими вот глазами и процедила: «Выходит, там стреляют и вешают, а вы, всемогущие, нас как в кино разглядываете!»
С трудом убедил ее, что я шутил и ничего мы не разглядываем и разглядеть не можем. Она успокоилась, я же, чтобы успокоить окончательно, заявил, что скоро все проблемы будут решены и они смогут вернуться назад. Она рассвирепела и закричала: «Куда это назад! Под пули, что ли? Лучше сразу здесь кончайте!» В общем, поговорили.
Через года два она вспомнила этот разговор, посмеялась, сказала, что ничего не понимала, иногда ей казалось, что все – сон. Боялась проснуться – и снова теплушка, стук колес, тряска и прижавшиеся друг к другу тела…
– Не вернешься ты, – прервала молчание Валентина.
Я промолчал.
– Раз молчишь, значит, не вернешься, – спокойно повторила она. – Так продолжаться не может. Надо решать.
Нырять так нырять, подумал я и вдохнул побольше воздуха.
– Надо решать!
Слова сказаны.
К моему легкому разочарованию, ничего не произошло. Может, я давно свыкся с мыслью о неизбежности расставания и поэтому испытал даже небольшое облегчение. Но и досаду – Валентина ждала этих слов и заметно обрадовалась…
– Все равно тебе придется прилететь. Ненадолго. У меня здесь времени нет, а там… Сам понимаешь!
Еще бы не понимать! Процедура расставания – долгая, мучительная, тысячу раз подумаешь, прежде чем пойдешь на это, и очень разными дорогами должны были идти люди, чтобы в итоге идти в одиночку. Впрочем, если бы у нас были дети…
– Все было бы иначе, будь у нас дети, – с горечью сказала Валентина.
Что я мог ей ответить? Служба генетического контроля учитывает все, кроме эмоций. Претензии к моему предку-химику. С чем он там работал, какие мутагены виноваты – теперь уже поздно разбираться. Индекс генетического риска на семь единиц выше нормы – это приговор.
Когда Лыков с термосом в виде старинного самовара вернулся в комнату, за ним потянулись и остальные. Разговор ни о чем перешел в спор о системах обучения, и Валентина оживилась.
– Все это звучные слова, – сказала она Прокешу, – а как быть с людьми? Утром я разговаривала с сестрой Арама, так она места себе не находит из-за того, что собирались в одну школу, а попали в другую.
«Ясно, как меня нашла, – сообразил