Леонид Нехемьевич – из недобитых советской властью интеллигентов. Из тех, кто не только помнит диссидентов-шестидесятников, но и сам состоял в их числе. Человек бесконфликтный. Истину доказывает словами, убеждая собеседника логикой и аргументами. Говорит мало, но по делу.
До сего момента Кацман сидел задумчиво, ни во что не вмешивался, делая пометки на листках, разложенных на столе. Прокашлявшись, он негромко замечает:
– Я сам этих чисел не помню, столько лет прошло. Да и не уверен, что мы их в школе учили. Но, мне кажется, Фёдор прав.
– Да кто прав, Нехэмыч? Шо вы городите? – раздражённо, чуть не криком, отзывается доктор Цветин, по хамству мало уступающий кандидату наук Романченко.
– Виктор Васильевич, вы будьте так добры, выбирайте выражения, – не повышая тон, в меру ядовито пресекает Кацман, – и я вам не Нехэмыч, а Леонид Нехемьевич. И когда вы ещё игрались погремушками, я получил первое авторское свидетельство.
– Извините, – осекается Цветин, и далее – в прежнем духе. – Он же сам выдумал на ходу какие-то иероглифы и понтуется! (Новоиспечённый доктор наук не чурался молодёжной лексики.) Ведь ты же выдумал, Бакланов? Скажи честно! Выдумал?
Багровея в лице, Виктор Васильевич всё больше наседает на психику Фёдора. Стена равнодушия последнего выводит его из терпения. В ярости Цветин даже ломает авторучку, чему сам же удивляется:
– Тю!
Бакланов упорно игнорирует хамский наезд старшего коллеги, преспокойно выжидая, когда же тот достигнет предела собственного бескультурья. Куда там! Не дождаться! Останавливает Цветина только появление Маслаченко, потребовавшего:
– А ну, Федя, за мной!
Ну, скажем, подскакивать и бежать по любой команде – вовсе не в духе Бакланова, хотя и не подчиниться – значит накликать новые неприятности. В поисках наилучшей реакции на требование шефа Фёдор паясничает и, вставая смирно, прилагает к виску левую(!) руку, будто честь отдаёт:
– Есть, товарищ начальник!
Выйдя из-за стола и захватив огромный блокнот, строевым шагом направляется к выходу.
Маслаченко открывает дверь, останавливаясь в её створе и не реагируя на кривляния подчинённого.
«Видать, не до того, – думает Фёдор, – даже замечания не сделал. Чего у них там стряслось, если сам Бакланов понадобился?» – иронизирует он дальше, мысля о себе в третьем лице.
«Неужели про числа?» – осеняет его догадка.
На ум приходит и другая версия: Бакланов прекрасно владеет английским. Именно на этом языке проводится подавляющее большинство международных конференций, переговоров, по крайней мере, представителями тех стран, чьи языки не относятся к широко изучаемым.
Ну, с английским история отдельная. Ещё в школе Федя поставил цель выучить на память словарь Мюллера. И почти весь-то и выучил, чем приводил в восторг посвящённых: там-таки слов – тыщ семьдесят или больше. И до лампочки,