Пришел старик, который, судя по всему, спас ему жизнь и лечил все это время. Ахмет хотел почувствовать к нему что-нибудь теплое и благодарное, но как-то понял, что это не тот случай.
– Да, улым, все верно. – прошамкал старик, садясь подле Ахмета. – Теперь ты не будешь чувствовать много такого, к чему привык.
– Зато почувствую много нового… – со злобной грустью усмехнулся Ахмет. – Оно мне надо, а, старик? Мне сдается, что ты откуда-то знаешь, кто я и откуда взялся. Знаешь ведь?
– Знаю, улым. Ты жил в Городе, а когда немцы стали вас убивать, ты взял жену и пошел сюда. Ты хотел сделать здесь то, что немцы сделали с тобой и твоими друзьями.
Ахмет оцепенел – простая, даже примитивная точка зрения старика вдруг осветила его жизнь с неожиданной стороны… Как просто, мелькнуло в его загудевшей котлом голове. На самом деле, как все просто…
– Ты шел сюда убивать здешних людей, а Тенри остановил тебя, – спокойно, словно бы и не осуждая, произнес старик.
– Я напоролся на охрану дороги. Их там в это время не должно было быть… – пояснил Ахмет, чувствуя, как откуда-то подымается черно-багрововая пена ярости, заполняя гулкую пустоту внутри.
Из руки снова вырвало воротник жены, мелькнула удивленная рожа грека, пялящегося на медленно падающую РГОшку, растянутые вспышки пулемета на темном фоне грузовика…
– Нет, улым, это был Тенри.
– Ты че мне паришь, пень старый! – зарычал Ахмет, перекосившись от боли. – Какие в пизду тенри, хуенри! – Однако тут же сник и расслабился. – Ладно, пусть Тенри. Мне уже как-то без разницы. Хоть крокодил Гена. Я уже труп, понимаешь, старый? Еще дышу зачем-то, но уже все, я не человек.
– Да, – неожиданно согласился старик. – Ты больше не человек. Точнее, человек, конечно; но не такой, как остальные. Поэтому ты ходил сегодня по нашей стороне, как по той – без