– Потом…
Никакого «потом» не было. С этого утра начались сумасшедшие дни, счет которым Самарин вскоре потерял. Позже ему вспоминались какие-то клочки событий, непонятно почему застрявшие в памяти, но не всегда он мог уточнить, где это происходило – в том ли маленьком городке, в то ли утро, когда он стал бойцом истребительного отряда, или в местах иных, куда его забрасывало с отрядом, пока они не были окружены и разгромлены немцами на какой-то железнодорожной станции, названия которой Виталий так и не узнал. Но этот первый свой настоящий бой он помнил подробно и отчетливо…
Командир отряда приказал ему и пожилому дядьке в очках – это был Коренастый из поезда – занять с пулеметом позицию возле паровозной водокачки и огнем отрезать выход немцев на железнодорожные пути. Пулемет они установили хорошо – за толстым кирпичным барьером, отсюда вся станция как на ладони. Немцев не было видно, но где-то за вокзальным зданием шла горячая перестрелка. Впереди, немного дальше вокзала, горел товарный состав. Слева сквозь густую зелень садов проглядывали беленые домики, возле одного из них металась на привязи коза. А дом горел высоким бездымным костром. Рельсовый путь, изгибаясь, уходил вдаль, на этом пути стоял черный паровоз. Солнце висело в зените и чувствительно припекало. Когда перестрелка за вокзалом затихала, воцарялась такая тишина, что было слышно, как ворчит пламя, пожиравшее товарные вагоны. На всей станции, кроме козы, ни единой живой души.
Виталий держался за ручку пулемета, и ему было противно, что руки у него дрожат.
– Примерь прицел до вокзала, – тихо сказал Коренастый, лежавший, как положено, по другую сторону пулемета и державший на руке распрямленную и уже заправленную в пулемет ленту.
Виталий вспомнил уроки военного дела, прикинул, сколько метров до вокзала, и, подняв прицельную рамку, установил прицел.
– Сколько, ты считаешь, до вокзала? – спросил Коренастый.
– Сто пятьдесят.
– Так, пожалуй, и будет, – согласился напарник и, усмехнувшись, добавил: – Видать, не врал, что к войне обученный. Однако помни, боезапас наш всего три коробки, веди огонь скупо и прицельно.
Виталий посмотрел на него, затрудненно соображая, что это тот самый спорщик из вагона.
Немцев по-прежнему не было видно…
Постепенно Виталий взял себя в руки, кроме всего, ему стало стыдно перед напарником, который был абсолютно спокоен. Виталий видел, как он неторопливо свернул и закурил цигарку, потом тщательно протер платком свои очки.
– Вы воевали? – спросил Виталий.
– Пришлось немного на финской, ранило, война для меня на том и кончилась.
Больше о нем Виталий так ничего и не узнал, даже имени не спросил.
– Ну и жарища… – вздохнул Коренастый и вдруг встал, подошел к чугунной тумбе и начал вертеть колесо. Вверху захлюпало, и на них с ливневым шумом хлынула холодная вода. Выждав немного, напарник закрутил колесо, и вода перестала литься. – Ух, хорошо! – отряхиваясь, смеялся он. – Мы, брат, тут с удобствами,