Кэндзи Мори не сиделось на месте: он устраивался то у печки, то возле светильников Ауэра. Виктор наблюдал краем глаза за двумя клиентами, внимательно изучавшими трактаты на средневековой латыни. Он отчаянно замерз, несмотря на то, что надел теплую шерстяную фуфайку.
Дверь распахнулась, и в магазин влетел порыв ледяного ветра. Разъяренная Эфросинья стояла на пороге, размахивая конвертом.
– Да закройте же дверь! Вы что, хотите, чтобы мы все тут окоченели! – воскликнул Кэндзи.
– Вы намекаете, что я медуза, да?! – оскорбилась мадам Пиньо.
– Причем здесь Медуза Горгона? Я просто прошу вас беречь тепло, которое мы с таким трудом поддерживаем.
Эфросинья с такой силой захлопнула за собой дверь, что стекла в витринах задрожали, а колокольчик неистово зазвонил. Наступила тишина, какая обычно бывает перед бурей.
Симеон Дельма укрылся в комнатке за магазином, прихватив с собой пакет, предназначенный для мадам де Салиньяк. Любители латыни, которых отвлекла перебранка, снова погрузились в изучение трудов Святого Августина и Фомы Кемпийского[107]. Кэндзи вернулся к своему каталогу.
Виктору пришлось в одиночестве противостоять мадам Пиньо. Его самоотверженность ее только раззадорила. Бессвязный поток слов полился с ее губ. Все, что копилось в ней со вчерашнего дня, вырвалось наружу, и, кроме оскорбивших ее слов о медузе, там фигурировали какие-то большие уши Макса, а некто длинный как жердь смеялся и харкал на кладбище.
Виктор несколько минут терпеливо слушал это, потом прервал Эфросинью, королевским жестом указав на винтовую лестницу.
– Я слушаю вас вот уже пять минут, – ровным тоном произнес он, – но вы не в состоянии связно изложить, что произошло. Сделайте глубокий вдох и расскажите все по порядку, четко выговаривая каждое слово.
Кто-то за спиной Виктора прыснул со смеху. Он не поверил своим ушам. Неужели это Кэндзи?
Воскликнув «Ах, нелегок мой крест!», Эфросинья постаралась собраться с мыслями. Кэндзи взлетел по лестнице подобно дикой белке, покупатели испарились.
– Вчера какой-то тип, похожий на вестгота[108], – сказала уже гораздо спокойнее мадам Пиньо, – вручил мне для вас это письмо. Он нес какую-то чушь: якобы он приятель некоего Макса Большое Ухо, а конверт он нашел в журнале «Смех»[109]. Я ему не поверила, так он сравнил меня с медузой и пожелал мне поскорей отдать концы. Ночью у меня было учащенное сердцебиение, – проворчала она, протягивая Виктору конверт.
Виктор постарался изобразить раскаяние.
– Мне очень жаль, что он так непочтительно обошелся с вами, – прошептал он.
– Не надо делать вид, что вы мне сочувствуете,