Писатели эпохи париков и будуаров сдабривали многочисленные механические описания совокуплений обязательными моралите. Либертины образца де Сада или Ла Бретонн[12] были очень похожи на хиппи и тоже наивно допускали, что секс без всяких ограничений – лучшее средство против тирании и ханжества. Они были уверены, что достаточно избавиться от оков морали, как церковь и государство рухнут сами собой. Вместо хипповых коммун, эти господа запирались в собственных замках, чтобы без устали предаваться утехам плоти: пороть служанок по розовым попкам, покрывать поцелуями атласные туфельки, наряжаться в конскую сбрую и перекусывать кашками из фарфоровых ночных чаш.
Им приходилось быть выносливыми и изобретательными – в те забытые времена амфитамины и виагру еще не изобрели. Но полагаться на собственное здоровье и мускульную силу прислуги, чтобы предаваться разврату сутками напролет, было недостаточно. Поэтому сладострастники эпохи Просвещения придумывали всякие хитроумные приспособления и целые механические конструкции, вроде машины для порки, способные продлить чувственные удовольствия.
Несчастные обреченные аристократы!
Они проклинали монархию и знать не желали, что капитализм, с его промышленно-финансовой системой, выгонит их из замков быстрее толпы разъяренных крестьян. Их потомкам приходится зарабатывать деньги в министерствах, банках и офисах, а порочным страстям предаваться тайком, в свободное от работы время.
Но даже в наше время старинные механизмы, сохранившиеся с галантной эпохи, изредка всплывают на аукционах и стоят приличных денег. Олаф однажды пытался купить изъеденную ржавчиной и сломанную конструкцию, обозначенную в каталоге как «Механический любовник, конец XVIII века», хотел отреставрировать и сделать инсталляцию, сохранив интригующее название. За время торгов цена взлетела, как баллистическая ракета, ему пришлось отказаться от покупки. Вместо музея актуального искусства «Механический любовник» отправился тешить каких-то богатеньких извращенцев. Хотя сам Олаф на «механического любовника» не тянул, мысли о нем постоянно лезут в голову, даже когда я старюсь не думать вообще!
Днем вокруг множество людей, а по ночам мне одиноко, как никогда в жизни. Одиночество наваливается мне на грудь, растекается по всему телу томными струйками неясных желаний и пропитывает его до самых кончиков пальцев. Даже соседка сегодня сбежала – у нее давний роман с рыжим парнем из казино, время от времени Эйрин ночует в его каюте. Наверняка спутник рыжего тоже уходит к подружке. Этот социальный круг романов не может замкнуться, потому что моя постель пустует.
Наволочка показалась мне чужой и холодной. Постель меняют слишком часто, она не успевает пропитаться человеческими запахами и теплом и стать по-настоящему