«О мудрые! Если б вы знали, сколько пожертвований, слез и тревог, сколько душевных борений и самопожертвований желудка стоил мне небольшой запас сведений, которые со страхом и трепетом принес я на суд ваш в памятный для меня день моего испытания! Если б вы знали, что у меня не было иного наставника, кроме толкучего рынка, на котором я покупал старые учебные книги… Если б вы знали… Впрочем, все это я некоторым из вас говорил».
Строки из автобиографического романа «Жизнь и похождения Тихона Тростникова» – наглядное свидетельство обиды, за которой скрывается осознание социальной несправедливости и сквозь которую пробивается чувство уязвленной гордости разночинца, плебея, социального изгоя. В Петербурге Некрасов впервые испытал мучительный и гибельный для слабых натур комплекс неполноценности. С завистью смотрел он на счастливых сынков богатых аристократов, которые блистали знанием европейских языков, приобщенностью к высотам мировой культуры. Рядом с ними «худородный» ярославец чувствовал себя человеком бедным, обойденным благами жизни, достойным жалости, за которой так часто скрывается снисходительность и презрение. С каждым днем, с каждой неудачей, с каждым провалом терялось доверие к людям, возникала потребность гордого уединения, поселялся в душе тот «демон», о котором писал знающий дело, прошедший в Петербурге через такие же искусы, тонкий психолог Достоевский:
«Это был демон гордости, жажды обеспечения, потребности оградиться от людей твердой стеной и независимо, спокойно смотреть на их злость, на их угрозы. Я думаю, что этот демон присосался еще к сердцу ребенка пятнадцати лет, очутившегося на петербургской мостовой, почти бежавшего от отца. Робкая и гордая молодая душа была поражена и уязвлена, покровителей искать не хотела, войти в согласие с этой чуждой толпой не желала. Не то чтобы неверие в людей закралось в сердце его так рано, но скорее скептическое и слишком раннее (а стало быть, и ошибочное) чувство к ним. Пусть они не злы, пусть они не так страшны, как об них говорят (наверно, думалось ему), но они все все-таки слабая и робкая дрянь, а потому и без злости погубят, чуть лишь дойдет до их интереса. Вот тогда-то и начались, может быть, мечтания Некрасова, может быть, и сложились тогда же на улице стихи: „В кармане моем миллион“. Это была жажда мрачного, угрюмого, отъединенного самообеспечения, чтобы уже не зависеть ни от кого. Я думаю, что я не ошибаюсь, я припоминаю кое-что из самого первого моего знакомства с ним».
Достоевский не ошибался.
Вот один из автобиографических