Если смотреть на Пятигорск с Машука, то кажется – перед тобой городок в табакерке. С вершины какого-нибудь утеса я отыскивал в окуляре подзорной трубы мозаичную фреску или барельеф на стене и часами любовался, изучая сюжет. Несмотря на твердость основы изображенные на барельефе существа казались текучими, легкими, подвижными. В то время люди не вызывали во мне интереса, они выглядели пародийными подобиями тех великолепных статуй, которые еще сохранились на карнизах домов, ибо все, что находилось ниже, было испохаблено вечно пьяными обывателями, заселяющими ныне руины некогда античного города. Ничто не мешало мне грезить в одиночестве на крутых склонах Машука.
Пятигорск тех лет нес еще следы того безумного модерна в архитектуре, который превращал улицы в некое подобие Пергама. Идешь, бывало, по улице, а со стены, отводя одной рукой ветвь с ярко синими или фиолетовыми кленовыми листьями, смотрит на тебя красными зрачками расширенных от удивления глаз изразцовая наяда со следами позолоты на лице и груди. Позднее большевики набросились на всех этих греческих див и за неделю содрали с них изразцовую кожу, попортили лица – для чего, непонятно! Очередная волна ненависти к красоте захлестнула, должно быть.
В тридцать седьмом году, когда мне исполнилось тринадцать лет, в мое беспечное существование вторглось существо из мира людей, к коим, к несчастью, как мне тогда казалось, лишь по ошибке в божественных расчетах относился и ваш покорный слуга. Она была на два года старше меня, что в моем возрасте становилось непреодолимым препятствием для каких-либо отношений. Явившись однажды во двор, она бесцеремонно взяла меня за пуговицу, притянула к себе и спросила: правда ли, что у меня есть подзорная труба. Убедившись в наличии искомого объекта, она предложила поменять на театральный бинокль. Чтобы не слушать моих возражений, она даже закрыла мне рот ладошкой, и пообещала показать нечто такое, что компенсирует потерю. Не теряя времени даром, она взяла меня за руку, отвела в ближайшие кусты и там долго смотрела на меня, в ожидании какой-то реакции от меня. Совершенно неожиданно, она распахнула блузку и предстала во всей красе своего вполне созревшего тела. Безумная старуха выглядывала пустыми провалами невидящих глаз из окна соседнего дома, все вокруг утопало в сирени, пестрый воздушный змей парил над верхушками деревьев в предвечерней синеве. «Достаточно?» – спросила она, насмешливо улыбаясь. Не ожидая ответа задернула блузку и дала мне пощечину. Еще несколько минут назад я находился в том блаженном состоянии, в коем пребывают, должно быть, в раю, а ныне страсти взрослого мира вторглись в мою неокрепшую душу. Словно наяда, явившаяся из мира изразцовых грез, она победно глядела