Теперь прощальный поцелуй был более спокойным и нежным, исчезла торопливая порывистость и нетерпение. Оба чувствовали себя заговорщиками, которые по-детски поклялись хранить очень важную для всего мира тайну.
«Пусть и мама приедет!» – с упором на слово «мама» крикнул он ей в окно, когда пригородная электричка медленно поплыла по стальной колее.
Он долго стоял на пустующей платформе, провожая влажным мальчишеским взглядом, вихляющий последний вагон в боязни, что электричка вот-вот соскользнёт с промороженных рельс, и тогда самого страшного не избежать.
7
Всё когда-нибудь проходит, прошли и студенческие каникулы.
Дина вернулась из деревни вечером, когда жених широкой лопатой, сделанной из фанерного листа, торил в наметённом за день сугробе дорогу к дому, словно знал, что его студентка сегодня вернётся, старался, чтобы не утопила она в рыхлом снеге своих лаковых сапожек, которые так зазывно обтягивали её восхитительные ножки.
Дорога шла мимо заветной черёмухи, которая теперь снова была вся в цвету, так свежий снег приукрасил её ветви, что они нагнулись, как тогда нагибались под тяжёлыми чуть подвянувшими кистями, в лепестках которых уже тяжелела крохотная, пока ещё зелёная завязь.
Осенью трудно было себе представить, что это кривое сучковатое дерево вновь оденется белым цветом, правда теперь холодным и льдистым на ощупь.
Мягкие прохладные ладони застали парня врасплох, заслонив ему глаза. Короткий смешок – и сердце, молодое сердце, запрыгало в груди так, что стало трудно дышать.
– Ди-на! – задохнулся парень.
– Ну, – капризно опустила она руки, – с тобой и пошутить нельзя!
Дина вышла из-за спины Дмитрия, присела на краешек той скамейки, где они проводили летние вечера.
Теперь, хоть она и была в белой шубке, пушистой до бровей шапке, а он всё равно видел её в коротком ситцевом сарафанчике, сквозь ткань которого проклёвывались, как жадные птенцы, кончики грудей.
Дима, как тогда, снова сглотнул вязкую слюну:
– Ну, какая же красивая ты!
Действительно, – отдых в деревне, парное молоко, румяные пышки, морозец и свежий воздух пошли ей на пользу.
Мать не нарадуется на свою голубушку – вон, какая выросла берёзонька статная!
Сперва, по вечерам Дина по школьной привычке ходила в старый, отдающей сыростью и талым снегом, клуб. Но он ей скоро наскучил: танцы под заезженную магнитолу с вечно пьяной местной ребятнёй её не воодушевляли.
Парни все свои, с детства знакомые, куражились, хватали, за что ухватят, с намерением затискать куда-нибудь в мышиный угол, или тащили «в два прихлопа, в три притопа» топтаться с ними на скрипучих, залузганых семечками досках давно не мытого пола.
О скором замужестве Дина перестала думать, как только отошла её электричка, но где-то в глубине сознания тлел уголёк в надежде разгореться и стать семейным очагом.
Теперь, когда Дима, бережно отряхнув с её шубки снег, заговорил о женитьбе, она,