Тот самый, которого молодые англичанки видели днем, только сейчас он был совершенно голый.
Флора дышала отрывисто и поверхностно. Если несколько опиумных затяжек лишили женщину ощущения времени и места, то вид прекрасного юношеского тела сделал ее почти невменяемой. Она сумела взять себя в руки лишь колоссальным усилием воли.
– Немного, – предупредила хозяйка, подавая индийцу трубку, – иначе расслабишься. А мне нужна твоя сила!
Он сделал несколько коротких затяжек, а потом Флора потянула его на ложе. На мгновение ей почудилось, будто она покидает собственное тело. Впрочем, так оно и было: она оставляла свою плоть и превращалась в ту девушку, какой была сорок лет назад. Никто не сумел проделать такого фокуса – обмануть время! – а она смогла. Проведя молодые годы в постылых объятиях старого мужа, не познавшая ни любви, ни страсти, она яростно наверстывала упущенное, благо возраст надежно защищал ее от слухов и сплетен.
На какое-то время губы, язык и руки юного любовника стали центром ее существа.
– Сегодня я хочу быть девственницей, соблазненной богом Кришной! – простонала она.
Он исполнил ее желание, как исполнял всегда, жаждала ли она покорности, грубости, нежности или нетерпеливой страсти.
Сама Флора тоже в точности следовала игре. Она никогда не делала лишь одного – не заглядывала в глаза юноши, ибо там могла увидеть свое истинное отражение и прочитать свой приговор. Однако нынче она помимо воли сделала это и узрела в них древний как мир восторг мужчины, который жаждал только ее, одну ее.
Флора не знала, что опиумные пары воссоздали в воображении юного любовника образ женщины, являвшей собой воплощение его грез. И он взял ее в теле той, которая была не девушкой, а старухой. На протяжении ночи они еще несколько раз курили опиум, после чего он овладевал ею так, как она желала и приказывала. А после оба провалились в глубокий сон.
Флора всегда ненавидела утро, суровую реальность, неизменно приходившую на смену упоительным грезам. Теперь ей вновь было шестьдесят, а не двадцать.
Однако она не спешила отсылать своего юного любовника, ей надо было с ним поговорить. Тогда как тот явно спешил и нервничал, поглядывая в окно. Флора это заметила.
– Куда ты торопишься?
– Хочу умыться в Ганге.
– Это подождет. Нужно кое-что обсудить.
Он посмотрел на нее со скрытой мольбой, надеясь, что она не потребует утренних ласк, что было выше его сил.
– Я помню, – начала Флора, – как подобрала тебя маленьким оборванным паршивцем, не имевшим ничего, кроме редкой красоты, на которую, впрочем, никто другой не обратил бы внимания. Я отмыла тебя, обучила, пригрела, и какое-то время ты не чаял себя от счастья. А потом обнаглел.
– О чем вы? Я всегда исполнял все ваши желания! – тихо произнес он.
– Сперва – с подобострастием, а после – со снисхождением. Я могу называть тебя богом в любовных играх, но