Кроме того, здесь огромное количество кузнечиков. На всем протяжении пути наши носильщики поджигали траву и гонялись за ними. Поймав, они закатывали насекомых в шарики из маниоки размером в абрикос и проглатывали, словно пилюлю. Но самым изысканным блюдом считаются личинки бабочек; их завертывают в листья, жарят и едят.
Вот последние строки моего дневника за этот день[329]: «Прибыли батеке из Апири, за которыми послал Балле. Все они уселись в кружок, поставили на землю свои корзины, воткнули в песок свои ассагаи[330] и ножи. Солнце постепенно исчезало за их головами, покрытыми грязным куском туземной ткани, который обрамлял их исхудавшие лица».
Мы пересекли реку Дьеле и 30 мая были в деревне с тем же названием.
31 мая мы пересекли Нкони и оказались в деревне Апири[331].
3 июня мы ушли из этой деревни; я провел ночь близ Балы, где на меня обрушился страшный ливень.
4 июня в одиннадцать часов утра я прибыл на станцию Осика[332], расположенную в прекрасном месте в тридцати метрах от реки Лекила[333] и в ста метрах выше ее уровня. Замечу, что трех– или четырехдневные остановки в этих деревнях мы использовали для найма носильщиков. В Апири нам не удалось набрать их в достаточном количестве из-за большого праздника, так что я отправился вперед один с тридцатью тремя батеке; со мной был не очень тяжелый груз. Балле смог уехать в тот же день с другими носильщиками.
Я оставался на станции Осика до 24 июня, где не прекращал вести барометрические и метеорологические наблюдения.
Вот что я записал в дневнике 18 июня:
«Сегодня потрясающий день. Мы спустили на воду наш баркас[334]. Его киль, окрашенный в красный цвет, словно облаченный в пурпур, поддерживаемый сенегальцами, габонцами, галуа[335] и павинами[336] – всеми, кто служил в экспедиции, скользил по деревянным каткам, а в половине пятого вечера среди возгласов «Ура!» и криков наших людей он уже плыл[337] мимо берегов Лекилы в Осику, расположенную на 1°34′[338] ю.ш. и 12°15′ в.д., примерно в трехстах восьмидесяти метрах выше уровня моря. Солнце, уже спустившееся за холм, заливало багряным заревом все небо, а бледная луна проглядывала сквозь густую сеть свисавших ветвей и лиан, колыхавшихся от ветра… <…>
У меня слабый приступ лихорадки, который предупреждает, что завтра необходимо принять хорошую дозу хинина. До чего противная эта лихорадка, но когда я болею, то предаюсь воспоминаниям о прекрасном небе Италии, и мой дух укрепляется».
Ты мне скажешь, что я становлюсь немного романтиком; но что же ты хочешь? Я пишу тебе, и мысль об этом заставляет меня рассматривать день, который мы прожили, как если бы я рассматривал пейзаж, который собираюсь нарисовать. Я просто описываю