…Говорят, если дева вкусила любви одного из фейри, и фейри околдует ее, она уже не сможет полюбить смертного, и вечно будет тосковать по своему волшебному любовнику, и никогда не сможет стать счастливой женой и матерью, и иссохнет, начнет хворать и таять, пока вовсе не сгинет от тоски.
Увы, любовником Лавинии Джеймс так и не стал. Тогда все эти страдания имели бы хоть какой-то смысл. И вряд ли он околдовал ее. Лавиния уже достаточно знала о фейри, чтобы понимать: нет тут никакой магии, потому бесполезно искать средство от приворота…
Так какую же ткань ей купить?
Вот этот серебристый атлас оттенит свежесть ее румянца даже лучше, чем серый бархат, думала леди Мелфорд. А этот бледно-голубой переливается перламутром, словно вода в ручье. Золотистый тоже очень красив, жаль, что не ее цвет. Не удержавшись, Лавиния указала и на рулон атласа оттенка сочной майской травы, хотя не собиралась его покупать: слишком яркий, такие цвета для нее под запретом. Хотя она относится к тому редкому типу блондинок, кому идет зеленое.
Зеленое.
Любимый цвет фейри.
Любимый цвет Джеймса.
Ей так к лицу зеленое…
Может быть, сшить домашнее платье? А почему бы, собственно, нет? Зеленый и алый – два их любимых цвета. И оба ей к лицу.
Эту мышку Агнесс Тревельян зеленый цвет удивительно красил, зато алый убил бы напрочь, сделав грубыми и цвет лица, и оттенок волос. Лавиния же могла себе позволить надеть алый, если это был самый чистый и ясный оттенок. Одетая в алый, она начинала сиять, и волосы ее казались еще светлее, а глаза – темнее. Удивительное свойство цвета – преображать внешность женщины или убивать даже имеющиеся достоинства.
Когда-то у нее была алая амазонка с широкими рукавами. Пришлось ее сжечь, потому что с нее не отстирывались ни кровь, ни трава. Ни воспоминания.
Алый нужного оттенка нашелся среди шелков. Плотный шелк-дюшес. Да, она сошьет себе домашнее платье алого цвета, а заодно купит бархат оттенка темных гиацинтов и вон тот серебристый атлас. Надо подумать над отделкой.
Звякнул колокольчик над дверью в лавку. Лавиния была слишком погружена в размышления о будущем алом платье, в котором ее никто не увидит, и не обратила внимания на входящих, пока ломающийся юный голос не окликнул ее:
– Мисс Брайт?
Лавиния изумленно повернулась. Так не называли ее уже восемь лет. Кто во всем Лондоне сможет распознать в ней мисс Брайт?
Юношу, стоявшего перед ней, Лавиния не узнала, хотя сразу отметила, что он очень хорош собой, зато его спутница…
– Здравствуйте, мисс Тревельян.
– Миледи, – холодно сказала Агнесс.
– Простите,