Ушедшей юности весна,
Цветком душистым распустившись,
От долгого восстала сна.
Её улыбка вновь сияет
Жемчужин влажных белизной.
Холодный мрамор оживает,
Став телом девы молодой.
Своей подруги голос нежный,
Как эхо в сумерках, найдёт
Под сводом голубь белоснежный
И к ней, воркуя, припадёт.
Вы… пред которой я сгораю!..
Голубка ль, резвая ль волна,
Розарий ли в цветенье мая?..
В чём наша страсть отражена?.
Слепой
Там, где кончается предместье,
Растерян, словно днём – сова,
Свой флажолет13, топчась на месте,
Он достаёт из рукава.
Не попадая в такт, играет
Всё тот же старенький мотив.
Пёс-поводырь у ног зевает,
Понуро морду опустив.
Словно за каменной стеною —
Один во мраке – слышит он
Как жизнь снаружи, за волною
Волна, гудит со всех сторон.
Какие мрачные химеры
В сознанье мутном восстают!
Что на стенах своей пещеры
Напишет разум-резолют14!
Венециянец полоумный
Не так ли – в каменном мешке—
Царапает свой бред безумный,
Томясь у ночи на крючке!
Должно быть лишь на смертном ложе,
Когда загасит пламя смерть,
Душа сей мрак покинуть сможет
И к свету вечному взлететь!
О чём говорят ласточки
Осенняя песня
Уже увядшими листами
Пестрит желтеющий газон.
И поутру, и вечерами —
Как воздух свеж! Как ясен он!
Увы! Запас конечный лета —
Наш сад хранит ещё цветы:
Кокарды георгин воздеты,
И токи15 бархатцев желты.
Гроза. В бассейне пузырится,
Вскипая яростно, вода.
Щебечут ласточки: «Сестрицы!
Зима уж близко, холода!»
Их сотни в вереницах длинных.
Собрались в путь. Им нет числа.
Одна – другой: «Тот раз в Афинах
Погода ясная была.
Я каждый год туда летаю.
Там строю в Парфеноне дом:
Под крышей гнёздышко свиваю—
В дыре, проделанной ядром.»
«А я, – другая отвечает, —
Зимую в Смирне – в небольшом
Кафе. Хаджи перебирают
Свои там чётки день за днем.
То вылетаю, то обратно
Лечу туда, где белый дым
Кальянов стелется. Приятно
Тюрбан задеть крылом своим.»
Но тут ещё одна: “ В Бальбеке,
В триглифе16 щелистом, приют
Я свой нашла. Пусты сусеки:
Птенцы, разинув рты, зовут!»
Четвёртая: «Мой адрес прежний —
Родóс. Обитель шевалье:
Там